Но больше всего доставалось от командира полка, как потом выяснилось, артиллеристам и минометчикам. Он не давал им покоя ни днем ни ночью. Как таблицу умножения, знали они все формулы и расчеты для стрельбы с открытых и закрытых позиций. А он все требовал. Отберет планшет, покажет кустик километра за три: «Поразить!» Вот и попробуй на память подготовить расчет. И готовили! А если кто-нибудь ошибался, тому свет был не мил…
Суров и строг он был на учениях, но зато на фронт роты прибыли в полной готовности…
К рассвету хорошо окопались… Свежий бруствер обсадили полынью и пучками ковыля, пулеметную точку замаскировали.
Углубляя окоп, Александр Иванович как бы забыл о той тревоге, которая беспокоила его с вечера, но когда выглянул из окопа, ему вдруг показалось, что полк давно снялся или действительно растворился в бескрайней холмистой степи, оставив их вдвоем на этом кургане. Нигде не видно было ни души. И Александр Иванович уже собрался было послать своего напарника на соседний курганчик посмотреть, есть ли там кто-нибудь из своих, как перед ним, словно из земли, выросли двое. Невысокий крутолобый майор Пургин и плечистый, большого роста комиссар Титов. Оба в желтоватых с зелеными пятнышками маскировочных халатах.
— Ну, как? Хорошо и прочно?
— Рядовой пулеметчик Фомин к бою готов!..
— Давай посмотрим. — Командир полка приложился к пулемету и, поводив стволом справа налево, подтвердил: — Хорошо.
Александр Иванович не услышал второго слова из поговорки майора Пургина и растерялся: как понять эту незаконченную фразу, ибо «хорошо» без «прочно» это уже не хорошо. Но комиссар добавил:
— И прочно…
Сюда же прибежал запыхавшийся дежурный.
— Товарищ майор, наблюдатели обнаружили танки…
— Ну и что?
— Наблюдатели обнаружили, и я сам видел. Разрешите поднять резерв, надо прикрыть штаб.
— Противник еще не наступает, а ты — уже резерв!
Дежурный не знал, что ответить, замялся.
— Ступай и скажи всем: до моего разрешения ни одного выстрела, — приказал командир.
— А паникеров пошли из штаба на передний, пусть тут прикрываются, — внушительно добавил комиссар.
Дежурный, поняв намек, повернулся кругом.
В самом деле, в эти минуты противник, маневрируя отдельными танками, пытался выявить огневые точки и противотанковые узлы обороны полка. Но не удалось: полк строго соблюдал приказ командира…
Прошел еще час.
В низине, как море, колыхался утренний туман, а по степи расстилалась голубая дымка, и чувствовалось, что туман и дымка скрывают от глаз вражеские силы.
Но вот показались черные точки. В волнах колыхающейся зыби они то появлялись, то исчезали. Это шли танки. Их было так много, что, казалось, разгони ветер туман — и все поле будет густо усыпано танками.
Александр Иванович Фомин еще никогда не видел такого скопления бронированных машин врага.
Двигались танки расчлененным строем, и на каждом танке сидели автоматчики.
В прорезь прицела Фомин поймал головной танк и по мере его приближения медленно приспускал ствол ручного пулемета. Пальцы привычно нащупали спуск.
— Без команды огонь не открывать! — напомнил ему сосед, который всю ночь ворчал, а теперь как бы забыл про все.
В самой гуще танков взорвалось несколько снарядов, должно быть, дальнобойной артиллерии. Но это не подействовало на вражеских танкистов — они продолжали вести свои машины по-прежнему вперед, соблюдая установленные интервалы и порядок.
«Да, будет горячий бой», — подумал Александр Иванович, потирая лоб.
Вот уже видно, как гусеницы выбрасывают клочья травы, вырванной вместе с корнями, и продолжают тянуть под себя зеленый покров земли. Уже слышны неприятный скрежет железа и надсадная хрипота моторов. Легкий ветерок доносит чужой запах моторной копоти.
Осталось четыреста метров…
Александр Иванович, не отрываясь, следит за орудием головного танка. Его сосед поглядывает направо, налево, где расположились притаившиеся роты и батальоны полка. Ни шороха, ни малейшего движения. Кажется, сама земля взялась спасать полк от приближающейся опасности, спрятав его в своих морщинках.
— А прицел?
Александр Иванович решил, что его напарник подал свой голос просто так, для проверки — не отнялся ли язык. Но тут же спохватился. Да, он забыл сменить прицел, поставленный еще на рассвете для стрельбы по дальним целям. Сжалось сердце, по спине пробежала колючая, как железная щетка, дрожь. «Мог все патроны пустить поверх голов». И едва успел он передвинуть планку прицела, как в небе взвилась красная ракета: «Огонь».
В эту же секунду раздался залп орудий прямой наводки и бронебоек. Точно молния, блеснула низко по земле первая очередь ружейно-пулеметной пальбы.
— Но здесь мы не одни! — не то про себя, не то вслух с радостью отметил Александр Иванович, кинув взгляд на своего помощника.
И заискрился, затрещал курган. Загремела, заухала молчавшая степь. Каждый бугорок, куст полыни, ковыля ощетинился огнем. В сторону врага хлестнул свинцовый ливень. И, как пыль, смахнул фашистских автоматчиков с бронированных машин. Танки закружились, завертелись, подставляя свои бока бронебойщикам…
Фомин пустил в ход второй диск. Он ничего не видел, кроме группы отползающих назад десантников, которых держал в визире прицела. После каждой очереди оставалось на месте по два-три автоматчика. Фомину не хотелось упускать и остальных.
Внезапный и дружный огонь гвардейцев вынудил врага отступить. На поле боя, как кочки на болоте, чернели трупы фашистских автоматчиков.
По мнению Александра Ивановича, надо было подниматься в контратаку. Он уже готовился к броску, но с соседнего курганчика, где был расположен наблюдательный пункт командира полка, взвились желтые ракеты: «Внимание, ждать новой атаки».
Командиру полка было лучше видно, как к отброшенным авангардным частям противника продвигаются новые танковые и пехотные части. Фашисты не знают, что против них обороняется заслон — всего-навсего полк.
Утреннее солнце уже поднялось над степью, но расположение полка накрыла огромная треугольная тень фашистских бомбардировщиков. Самолеты залетели с солнечной стороны. Сколько их было — неизвестно. Нарастающий гул моторов сотрясал воздух. Сотни бомб завыли над головами гвардейцев. Забугрилась, вспухла земля. Обычно при бомбежке слышится толчок, а потом взрыв. Но здесь взрывы и толчки слились в сплошной гром. Казалось, раскачавшаяся степь вот-вот перевернется.
Тяжелые комья земли засыпали окоп пулеметчиков. Закрылось небо, и стало так темно, будто среди бела дня обратно вернулась ночь.
Бомбы, снаряды и мины рвались по всей линии обороны полка. Они попадали в окопы, разворачивали стрелковые ячейки, обдавая жаром взрывных волн защитников гвардейского рубежа. Так длилось около часа.
А когда чуть стихло, когда вражеская артиллерия перенесла огонь в глубь обороны, перед полком снова появились танки и пехота врага.
В серой мгле пыли и дыма Александр Иванович почти на ощупь дозарядил диски. Теперь нельзя было ждать какой-то команды или подбадривающего слова. Сплошной гром взрывов заглушал все. Было трудно что-либо видеть и слышать. Где противник, что делается на флангах — могло подсказать лишь чувство, которое появляется у воина в бою. Александр Иванович не первый раз участвовал в сражении, но в таком круговороте он не мог точно определить, что ему надо делать в эту минуту… Жарко и душно. Глотнув из фляжки несколько капель воды, он приподнялся, чтоб посмотреть на соседний курган: какой последует сигнал?
Сквозь оседающую пыль ему удалось разглядеть, как из наблюдательного пункта выскочили командир и комиссар. Один из них бросился налево, другой— направо: что-то не ладится на флангах полка…
Да, там уже началась новая схватка с пехотой и танками. Немцы атакуют такие участки обороны, где, казалось, все стерто и перемешано с землей, где они и не ждали сопротивления. Но не тут-то было! Гвардейцы и на этот раз встретили врага дружным огнем. Александр Иванович видел, как залегла пехота перед правым флангом. В ту же минуту по танкам ударили наши пушки. Они били так метко, что, казалось, каждый снаряд сам искал цель и взрывался только тогда, когда находил ее.