А ведь она и вправду была так глупа.
- Я хочу помочь тебе, - говорит сбивчиво, заикаясь. - Вспомнить. Ну. Можно же хоть что-то вспомнить, Аи. Мне... тебя не хватает.
И улыбка. Ее любимая ассиметричная улыбка, прядка волос на запотевшем лбу. Аиша всегда таяла, завидев эту картину. Он мог попросить ее броситься с обрыва, и она, загипнотизированная, прыгнула бы. Непременно.
Но ее нет.
Я улыбаюсь. Рука ложится на его щеку, он ластится к ней, словно маленький котенок, ищущий ласки матери. Доверчивый. И подумать не мог, что...
Во имя его...
В горле встает ком, в голову бьет кровь, колени подкашиваются. Тело падает на пол, я рвано дышу, стараюсь ловить ртом воздух, но меня что-то держит.
Не смей.
Голос рычит прямо у меня в голове.
Не смей!
Черт побери, это же не может быть...
Не его...
Аиша?
***
Темнота пугала.
Она, обманчиво мягкая и завлекающая, обязательно бы загребла в свои объятия и не выпускала, никогда не выпускала бы из них... Нельзя поддаваться.
Тут не нужно дышать, говорить. Тут царит невообразимая тишина, режущая подобно наждачной бумаге. Тут я должна была остаться одна до того, как тело не будет в состоянии очнуться.
Но здесь была она.
Злая. Лохматая. С горящими, способными прожечь насквозь глазами. Кричащая. Трясущаяся. Бьющая кулаками по разделяющему нас стеклу.
Кажется, я слышала звук расширяющейся трещины.
Это была Аиша. Живая, черт бы ее побрал, и она была в моей, своей голове. От абсурдности хотелось смеяться. Незнание того, что делать дальше, парализовало. Дрожь, прошедшая по телу будто пропустила сквозь него электрический разряд.
Она так кричала...
Аи, проснись!..
Но она не спит. Она заперта в клетке. Маленькая. Беззащитная. Злая.
Пожалуйста, Аи...
Ну же, что ты стоишь? Ведь ты слышишь. Слышишь, как он зовет тебя.
Смеюсь. Зло смеюсь, ведь она не может сделать ровным счетом ничего. Стоит на месте, пытается кричать, но у нее ничего не выходит. Она не сможет выбраться.
Аиша...
***
Крепкие руки подхватывают меня и несут к кровати, бережно прижимая к груди. Не шевелюсь, кажется, даже не дышу. Сделай вид, что просто устала. Ты измотана. У тебя стресс, и ты не можешь ничего с собой поделать. Он поверит.
Вит останавливается перед тем, как уложить меня, прижимается губами к намокшим волосам, отстраняется и стоит на месте некоторое время, смотря на якобы спящее лицо. Ей бы это понравилось - мимолетное прикосновение, граничащее с нежностью.
Но не мне.
Он был отвратителен. Отвратителен так же, как и все человеческие мужчины, грязный, потный, громко дышащий.
Но заботливый, черт бы его побрал.
Мягкое одеяло вновь принимает меня в свои объятия, а через несколько секунд раздается звук открывающегося окна.
Свет луны все так же освещает часть ворсистого ковра.
***
Просыпаться не хочется, но выбора нет.
Джереми, заглянувший в дверной проем, сообщил, что завтрак готов, но зайти внутрь не решился. Чувствовала, как он посипел под дверью, но ушел, не проронив более ни слова, словно побоявшись сказать что-то не то.
Подъем, заправленная постель, утренние водные процедуры. Все тело действовало на автомате, повторяло уже сотни раз произведенные ранее действия. Попытка привести прическу в более-менее надлежащий вид закончилась крахом, так что, плюнув на все, я просто забрала волосы резинкой и пошла на кухню.
В воздухе витал приятный аромат свежеприготовленной пищи, но за столом сидел лишь Джереми, ковыряющий оставшийся в тарелке омлет вилкой. Родители, видимо, уже ушли на работу. Взгляд упал на часы - стрелка, до жути медленно смещаясь, двигалась к десяти часам.
- Мама сказала, чтобы я отвечал на все вопросы, которые ты захочешь задать. То есть... - его глаза печально блестят. - ...если захочешь.
Молчу. Просто не знаю, что нужно сказать. «Я не буду их задавать»? «Мне все равно»? «Ты мне никто»?
Не могла. Не могла, потому что я лишь гость. Гость этого тела, которое прямо сейчас хотело прижать малыша к груди, сказать, что все хорошо, пообещать, что они всегда будут вместе.
Уголки глаз увлажнились, и я быстро отошла к плите, чтобы Джереми не успел ничего увидеть. В груди словно поселилась пустота, она тупо ныла, вынуждая схватиться руками за выросты ребер в отчаянной попытке закрыть зияющую дыру прямо посреди солнечного сплетения, дыру, из-за которой дыхание казалось пыткой.
Это боль?..
Так люди ее чувствуют?
Смеяться почему-то больше не хотелось. Внутри поселилось непонятное горькое чувство, под ложечкой засосало. Дыхание выровнялось, но лучше от этого не стало, наоборот, словно вес и без того не легкой ноши увеличили на несколько килограмм.