– Это образец нашей фирмы. Я работаю в косметической компании.
Закончив трясти багаж, последней вещью которого стал купальник с рукавами и шортами, он спросил:
– Дайвинг?
– Да, – ответила я, решив, что не готова объяснять мужчине за сорок, почему я вполне себе худая и стройная, стесняюсь раздеваться на людях.
– Какое у вас разрешение?
– Виза?
– Для дайвинга?
– Open Water Diver. Я сдала экзамен, погружаясь в озеро, а там на дне было…
– Ясно. Сядете? – спросил он
– В тюрьму?
– На стул! – кинул он.
– Сяду, – пожала я плечами до сих пор не понимая, что происходит и за что меня «задержали».
– Вам знаком человек по имени Марк Юрьевич Зыков, тыща-цот-ностого года рождения? – вытянул он фотографию Марка – портретную, как с выпускного альбома или поминального мраморного камня.
– Тыща чего?
– Девяностого.
Мы все на курсе были девяностого года рождения. И Зыков тоже.
– Марк Зыков… учился на параллельном со мной. Я не видела его четыре года, а что? Он умер?! – схватилась я за сердце.
– Почему сразу умер, гражданочка?
– Вы сняли меня с рейса! – хваталась я за подлокотники стула, ходившие ходуном, – обыскали, напугали, вазелин изъяли! А он от отёков! Фоткой Марка в меня тычете! Где он? Что с ним случилось?
– Успокойтесь, – достал таможенник из тумбочки корвалол и накапал мне в пластиковый стаканчик, – с Зыковым ничего не случилось. Это он случился. Звков в розыске. В международном розыске.
– Марк? – выпила я капли залпом, – да вы что! Он же… звезда универа! Играл на флейте, знал язык жестов, – перегнулась я через столешницу к таможеннику, лупя на него красные прожилки воспаленного глаза, – он на языке жестов диплом защищал! В газете писали. В районной. По северному АО, а вы тут с его фоткой… И при чем тут я?
– Ваше имя обнаружено среди контактов в его записной книжке.
– Мое имя? – кивком я попросила плеснуть еще корвалолчику, – он мне за пять лет ни разу не сказал «привет», – откинулась я на спинку стула, воображая себя на приеме психолога.
– И тем ни менее, в сводке записано так. Ваше имя, рядом приписка «в экстренном случае, найти Еву». Ваше ФИО и номер телефона. Вас мы нашли, а его нет. Не знаете, где он может быть?
– Ну, – перекинула я ногу на ногу, удобно устраивая подборок поверх собранных кулаком пальцев, – он был много где. Объездил весь мир со своей девушкой. Сколько стран в мире? Сто девяносто пять? Кажется, он был в половине, поэтому никогда не приходил на встречу выпускников, – вздохнула я.
– Он осел на Ближнем востоке. И пропал.
– А в чем его обвиняют? – выпучила и без того выпученные глаза, – что он сделал? Убил кого-то?.. Или кто-то убил его! Кошмар! – вскрикнула я, борясь с желанием подтянуть ноги на сидушку стула.
– Хватит, никого он не убил! И его тоже. Он проходит, как подозреваемый. Большего сказать не могу. Вот, – вытянул он мне свою визитку, – услышите его, увидите или вступите в контакт, позвоните.
– Он моего имени не знает, а вы… вступите в контакт. Я пять лет мечтала законтачить с ним, пристыковаться хоть каким-то боком… Он разбил мне сердце, офицер!
– Я сержант.
Глаза наливались слезами, а нижняя губа дрожала:
– Ну ладно вам убиваться. Зыков не стоит слез. Вот, – взял он меня за руку, которой я сжимала пустой сдавленный стаканчик, и накапал еще корвалола, – идите. У вас отпуск, отдыхайте и… будьте аккуратны. Если что, звоните.
– Спасибо, офицер сержант.
– Счастливого пути, и вазелин ваш со столика заберите, – щелкнул он красную печатью мне в паспорт, – без очереди пропустят.
Лину я застала развалившуюся на полу с овчаркой и спаниелем и щелкавшей на их фони селфи в обнимку со своими бадами.
– Оспади… Лина …
Собаки зарычали не меня, а таможенники напряглись.
– Корвалол! – продемонстрировала я стаканчик, пока Лина заталкивала кульки бадов под скотчем обратно в ручную кладь.
– Чего так долго? – нехотя поднялась она с пола. – А чем от тебя так вкусно пахнет?
– Нервами, корвалолом, адреналином и кортизолом. У меня вазелин нашли. Но потом вернули.
– Мне бады нельзя, а тебе вазелин можно! – зашептала она, – в мусульманскую страну.
– Он от отеков. Жара, буду много пить, утром проснусь с мешками, а вазелин нанесешь и нет ничего.
– Это стресс для лимфатической системы, – фыркнула Лина, – я вылечу тебя…
–… нет! – не могла я больше слышать о бадах, – есть еще кое-что, – зашнуровала я кроссовок, пройдя через трубу с поднятыми вверх руками, – меня спросили там, – дождалась пока просветят Лину, – про Зыкова!