- Плохо,- отозвался Марко Данилыч.- Хоть бы господь привел бы на двадцать на четыре месяца, и то бы слава богу...
Сморщился Доронин и смолк. Кинул он мимолетный взгляд на вышедшую от Дарьи Сергевны дочь, и заботливое беспокойство отразилось в глазах его. Не подходя к дивану, где сидели Дуня с Наташей, Лизавета Зиновьевна подошла к раскрытому окну и, глаз не сводя, стала смотреть на волжские струи и темно-синюю даль заволжских лесов...
- А много ль жиру-то у твоего знакомца? - немного помолчав, спросил у Доронина Марко Данилыч.
- Баржи на три... Почти весь капитал усадил,- ответил Доронин.
- Плохо,- молвил Марко Данилыч.- Здорово не выдерется... Да кто таков? Я промышленников всех знаю, и рыбных и тюленьих.
- Маркелов Никита Федорыч, саратовский,- ответил Доронин.
- Молоденький-от? Что в кургузом-то сюртучишке стал щеголять? Ровно собаки у него полы-то обгрызли? - отозвался Марко Данилыч.- Дрянцо! Ветрогон! С ног до головы никуда не годится! К тому же и в вере не крепок - повелся с колонистами, с нехристью дружбу завел, богоборную их веру похваляет... Не больно знаю его, да и знать не имею желания... Родителя его, Федора Меркулыча, знал достаточно, иной год соседями по ватагам бывали, в Юсуповских водах (Юсуповские воды находятся в Поморье, от Синего Морца к северу. Они обыкновенно сдаются на откуп участками.) участки рядом снимали. Обстоятельный был человек, благочестивый, к истинной, старой, значит, вере большую ревность имел. И деды были таковы же и прадеды. Со дней Никонова гоненья до дня блаженной кончины Федора Меркулыча у них в доме канонницы на един час не переводились, негасимую по усопшим читали, божественные службы правили. И священство древлего благочестия у Меркуловых в доме завсегда пребывало. Преисполнен был дом благочестия, а вот какому блудному сыну достался он! Да еще блудному нераскаянному! Чем бы святые, древлеписанные иконы сбирать, смехотворные картины да языческих богов изображения скупает! Чем бы хорошие книги покупать, он - скоморошные, нечестивые, богоотметные!.. Совсем пропащий человек!
Быстро откинулась от окна Лизавета Зиновьевна. Лицо ее пылало, ярым блеском глаза загорелись. Гневно окинув очами Марка Данилыча, строго, спокойно, молча прошла она к Дарье Сергевне.
- Да, Федор Меркулыч человек был мудрый и благочестивый,- продолжал Смолокуров.- Оттого и тюленём не займовался, опричь рыбы никогда ничего не лавливал. И бешенку на жир не топил, "грешно, говорил, таку погань в народ пускать, для того что вкушать ее не показано..." Сынок-от не в батюшку пошел. В тюленя весь капитал засадить... Умно, неча сказать... Променял шило на свайку... Нет, дружище, ежели и вперед он так пойдет, так, едучи в лодке, пуще, чем в бане, угорит.
- А как по-твоему? Можно поправить его дела? - спросил Зиновий Алексеич.
- Умненько надо вперед поступать, тем только и можно их поправить,ответил Марко Данилыч.- Завсегда так надо делать, чтобы каждого сорта товар хоть по сколько-нибудь, хоть по самой малости налицо был. На одном принял убыток, на другом вернешь его... Понял?.. А он ни с того ни с сего весь капитал ухнул в тюленя!.. Ну, не дурова ли голова?.. Сядет теперь малый на бобах, беспременно сядет... А капитал-от у родителя был изрядный, тысяч ста полтора, надо полагать. Много ль сыновей-то после Федора Меркулыча осталось?
- Один всего только и есть,- ответил Доронин.- Сестра еще была, да та еще при жизни родителя выделена. Матери нет... Так ему проторговаться, говоришь?
- Не миновать,- молвил Марко Данилыч.- Говорю тебе: нет на тюленя покупателей и вперед не предвидится. Пуще прежнего насупился Зиновий Алексеич.
- Неужто ж дело его совсем непоправное? - после долгого молчанья спросил Доронин.
- Как тебе сказать?..- молвил Марко Данилыч.- Бывает, и курица петухом поет, бывает, и свинья кашлит... Может, чудом каким и найдет покупателей... Только навряд... Да у тебя векселя, что ли, на него есть?
- Какие векселя!- отозвался Зиновий Алексеич.
- Так что ж тебе сухотиться?.. Сам кашу заварил, сам и расхлебывай,сказал Смолокуров.
- Парня-то было жаль. Парень-от хорош больно,- с сердечным участьем промолвил Доронин.
- Какое хорош! - с досадой сказал Марко Данилыч.- Как есть шалыган, повеса... С еретиками съякшался, с колонистами!..
- С покойным его родителем мы больше тридцати годов хлеб-соль важивали, в приятельстве были...- продолжал Зиновий Алексеич.- На моих глазах Никитушка и вырос. Жалко тоже!... А уж добрый какой да разумный.
- Разумный! - насмешливо возразил Марко Данилыч.- Где ж у него ты разум-от нашел? В том нешто, что весь капитал в тюленя усадил?
- Это уж его несчастье. Со всяким такое может случиться,- продолжал Зиновий Алексеич защищать Меркулова.- А что умен он, так умен, это уж кого хочешь спроси - на весь Саратов пошлюсь.
- Умен, да не догадлив,- усмехнулся Марко Данилыч.- А ум без догади - шут ли в нем? И по Волге плывешь, так без догади-то как раз в заманиху (Заманиха глухое русло, ложный фарватер, глубина, замкнутая с трех сторон невидимыми подводными отмелями.) попадешь. А не хватило у самого догади (То же, что и догадка. Употребляется в нагорном Поволжье, в Пензенской и Тамбовской губерниях. ), старых бы людей спросил... Посоветовался бы с кем... Так нет мы-де, молодые, смыслим больше стариков, им-де нас не учить. А на поверку и вышло, что Никитушка, ровно молодой журавль,- взлетел высоко, а сел низенько. А все нечестие! Все оттого, что в вере повихнулся, с нехристью повязался... Безбожных, нечестивых колонистов, в истинного бога не верующих, похваляет!.. А! чего еще тебе?.. Теперь при его несчастье кто из нашего благочестия руку помощи ему протянет? Кто из беды выручит? А нечестивцы себе на уме, им бы только барыш взять, а упадшего поднять - не их дело!.. Да... Ну что бы ему с кем из нашего брата посоветоваться? Добрым словом не оставили бы... То-то и есть: молодые-то люди, что новы горшки,- то и дело бьются, а наш-от старый горшок, хоть берестой повит, да три века живет. Молоды опенки, да черви в них, а стар дуб, да корень свеж... А вы, сударь Петр Степаныч, к стариковским-то речам поприслушайтесь, да, ежели вздумаете что затевать, с бывалыми людьми посоветуйтесь - не пришлось бы после плакать, как вот теперь Меркулову...
- Сами знаете, Марко Данилыч, что не падок я на новости. Дело, дедами насиженное, и то дай бог вести,- молвил Самоквасов.
- Ну, рыбну-то часть я бы вам советовал,- возразил Марко Данилыч.- Очень бы даже не мешало ее испробовать... У вас же нашлись бы люди, что на первях помогли бы советом... Вы ведь не Меркулов, шалопайства за вами, кажись, не видится, опять же и в благочестии не шатаетесь... Оттого, что бы там по вашим делам ни случилось, ото всех наших во всякое время скорая вам будет помощь... В каку ямину ни попадете - на руках, батюшка, вытащим, потому что от старой веры не отшатываетесь. Будьте в том уповательны - только по греховным стопам не ходите... Только это одно.
- Нет, уж от рыбного-то дела увольте, Марко Данилыч,- весело смеясь, сказал Петр Самоквасов.- Гривна в кармане дороже рубля за морем.
- Молод телом, а старенек, видно, делом,- кивнув на Петра Степаныча, заметил Зиновий Алексеич, напрасно стараясь вызвать улыбку на затуманившемся лице своем.
- Что ж? За это хвалю,- молвил Марко Данилыч,- но все-таки,- прибавил, обращаясь к Самоквасову,- по рыбной-то части попробовать бы вам. Рыба не тюлень... На ней завсегда барыши...
- Нет уж, Марко Данилыч, какие б миллионы на рыбе ни нажить, а все-таки я буду не согласен,- с беззаботной улыбкой ответил Самоквасов.
- Напрасно,- слегка хмурясь, сказал Марко Данилыч и свел разговор на другое.
- А что, Зиновий Алексеич, возил ли хозяюшку с дочками на ярманку? спросил он у Доронина.
- Показал маленько,- отозвался Зиновий Алексеич.- Всю, почитай, объехали: на Сибирской (Сибирская пристань на Волге, где, между прочим, разгружаются чаи.) были, Пароходную смотрели, под Главным домом раз пяток гуляли, музыку там слушали, по бульвару и по Модной линии хаживали. Показывал им и церкви иноверные, собор, армянскую, в мечеть не попали, женский пол, видишь, туда не пущают, да и смотреть-то нечего там, одни голы стены... В городу - на Откосе гуляли, с Гребешка на ярманку смотрели, по Волге катались.