- Едет! - радостно вскрикнула, наконец, Наташа и бросилась встречать отца.
Татьяна Андревна три раза набожно перекрестилась, глядя на иконы, и спокойной походкой к дверям пошла.
- С каким-то гостем,- молвила Лизавета Зиновьевна, еще не отходившая от окошка.
В самом деле, в щегольских парных орехового дерева санях рядом с Зиновьем Алексеичем сидел кто-то, закутанный в ильковую шубу и дорогую соболью шапку.
"С кем бы это? - размышляла Татьяна Андревна, проворно подходя к окну, мимо которого заворачивали на двор сани.- Уж не из наших ли, не из Вольских?.. Да шубы-то такой во всем Вольске нет".
- Может, из московских кто-нибудь,- заметила Лиза.
- Привезет ли он кого из здешних на именины, когда пиры да гостины отложены? Так не водится,- молвила Татьяна Андревна.
Вошел в прихожую Зиновий Алексеич. Наташа быстро подскочила к отцу, сняла с него шапку и повисла у него на шее, целуя заиндевевшую от мороза родительскую бороду.
- Заждались мы тебя! Чуть-чуть не поплакали. Думали, не случилось ли уж чего с тобой,- говорила она, весело улыбаясь и снимая с отца шубу.
- И впрямь, батька, где это ты запропастился?..- стоя в дверях залы, сказала Татьяна Андревна.- Как это тебе, Алексеич, не стыдно мучить нас?.. Чего-чего, дожидаючись тебя, мы ни надумали!.. А кулебяка-то, поди-чать, перегорела, да и рыба-то в селянке, думать надо, перепрела.
- Запоздал маненько, - молвил Зиновий Алексеич.
- Како тут маненько? - возразила Татьяна Андревна.- Погляди на часы-то. Битых два часа тебя поджидали, а ему про нас и думушки нет... А еще именинник!.. Постылый ты этакой! - с напускною досадой промолвила Татьяна Андревна, отворачиваясь от мужа.
- Ну, простите, Христа ради. Ни впредь, ни после не буду,- ласково потрепав хозяйку по плечу, сказал Зиновий Алексеич.- Что делать?.. Линия такая вышла! Зато и дельце сварганили... Ну, да ведь соловья баснями не кормят, а ты, Андревнушка, спроворь-ко нам поскорее закусочку: водочки поставь да мадерцы, икорки зернистой, да грибочков, да груздочков, да рыжичков, да смотри, огурчиков солененьких не забудь. А за обедом извольте поздравлять меня холодненьким - значит, шампанское чтоб было подано... А этого молодца признала? - сказал Зиновий Алексеич, указывая на выходившего из передней молодого человека.
- Не могу признать,- пристально глядя на гостя и слегка разводя руками, молвила Татьяна Андревна.
- Вот оно каково!..- шутил Зиновий Алексеич.- Вот оно что значит в Москву-то забраться!.. Своих не узнаешь!.. Наших палестин выходец, волжанин сын (Волжанин или волжанин сын - так зовут уроженцев Поволжья, особенно среднего и низового. ), саратовец, да еще нам никак и сродни маленько приходится!
Тут Татьяна Андревна совсем уж растерялась. Сложив руки на груди и умильно поглядывая на молодого человека, сказала ему:
- Ни за что на свете старым моим глазам не признать вас, батюшка... Скажите, сделайте милость, как вы нам родня-то?
Молодой человек был смущен не меньше Татьяны Андревны. Мнет соболью свою шапку, а сам краснеет...
Не спал, не грезил - и вдруг очутился середь красавиц, каких сроду не видывал, да они же еще свои люди, родня.
- Федора Меркулыча помнишь? - спросил у жены Зиновий Алексеич.
- Как же, батька, не помнить Федора Меркулыча? Двоюродным братцем матушке покойнице доводился,- отвечала Татьяна Андревна...
- Так это его сынок, Никита Федорыч,- сказал Зиновий Алексеич.
- Микитушка! - радостно вскликнула Татьяна Андревна.- Родной ты мой!.. Да как же ты вырос, голубчик, каким молодцом стал!.. Я ведь тебя еще махоньким видала, вот этаким,- прибавила она, подняв руку над полом не больше аршина.Ни за что бы не узнать!.. Ах ты, Микитушка, Микитушка! И с любовной лаской принялась со щеки на щеку лобызать новоявленного сродника.
- Ну что, как у тебя домашние-то? - с родственным участьем спрашивала Татьяна Андревна.
- Батюшка летошний еще год помер,- тихо промолвил Никита Федорыч.
- Слышали, родной, слышали... Пали и к нам вести об его кончине,- говорила Татьяна Андревна.- Мы все как следует справили, по-родственному: имечко святое твоего родителя в синодик записали, читалка в нашей моленной наряду с другими сродниками поминает его... И в Вольске при часовне годовая была по нем заказана, и на Иргизе заказывали, и на Керженце, и здесь, на Рогожском. Как следует помянули Федора Меркулыча, дай господи ему царство небесное,- три раза истово перекрестясь, прибавила Татьяна Андревна.
Меж тем в гостиной на особый столик закуску поставили, и Зиновий Алексеич, взяв гостя под руку, подвел к ней и молвил:
- Покойникам вечный покой, а живым - хлеб да соль. Милости просим, Никита Федорыч!.. Водочки-то! Икорки, балычка!
- Дома-то, слыхали мы, мало живешь!..- продолжала расспросы свои Татьяна Андревна.- Все больше, слышь, в разъездах.
- Такое уж наше дело,- отвечал Меркулов.- Ведь я один, как перст, ни за мной, ни передо мной нет никого, все батюшкины дела на одних моих плечах остались. С ранней весны в Астрахани проживаю, по весне на взморье на ватагах, летом к Макарью; а зиму больше здесь, да в Петербурге.
- В Питере-то что у тебя за дела? Не хлебом, батька, торгуешь? - спросила Татьяна Андревна.
- По нынешним обстоятельствам нашему брату чем ни торгуй, без Питера невозможно,- ответил Никита Федорыч.- Ежели дома на Волге век свой сидеть, не то чтобы нажить что-нибудь, а и то, что после батюшки покойника осталось, не увидишь, как все уплывет.
- Это так, это верно,- подтвердил Зиновий Алексеич.- До какого дела ни коснись - без Питера нельзя, а без Москвы да без Макарья - тем паче.
- Нынешняя коммерция не то, что в старые годы, Татьяна Андревна,- прибавил Никита Федорыч, обтираясь салфеткой после закуски.
И хотел было подробнее о том разговориться, но Татьяна Андревна тут на него прикрикнула:
- Да что я тебе за Татьяна Андревна такая далась?.. Опомнись, батька, перекрести лоб-от!.. Твоему родителю внучатной сестрой доводилась, значит, я тебе тетка, а не Татьяна Андревна!.. А это тебе дядюшка Зиновей Алексеич, а это сестрица - Лизавета Зиновьевна да Наташа - до Натальи-то Зиновьевны она еще не доросла. Ты у меня и не смей иначе звать, как меня тетушкой, его дядюшкой, их сестрицами... На что это похоже?.. Люди свои, сродники, а меж собой ровно бы чужие разговаривают!.. Басурмане, что ли, мы? Так и те родню почитают... Ты у меня и думать не смей по имени по отчеству нас величать... Слышишь!..
За столом Меркулов, по приказу Татьяны Андревны, называл ее тетушкой, назвал было Зиновья Алексеича по имени и отчеству, так и тот на него вскинулся:
- Разве я не теткин муж? - сказал он.- Коль она тебе тетка, я, значит, тебе дядя. Так-то, сударь!
Стал Никита Федорыч и Доронина дядюшкой называть, но девиц сестрицами называть как-то не посмел, оттого мало и разговаривал с ними. А хотелось бы поговорить и сестрицами назвать...
После обеда именинник пошел на часок отдохнуть, а гость домой стал собираться, но тетушка его не пустила.
- Куда это ты, Микитушка? - говорила она.- Посумерничай, батька, у нас, покалякаем; встанет Зиновий Алексеич, чайку попьем да еще покалякаем до ужина-то. Отведи до конца дядины-то именины, гости у нас до ночи.
И остался племянник у дяди до полночи, говорил с ним о делах своих и намереньях, разговорился и с сестрицами, хоть ни той, ни другой ни ты сказать, ни "сестрицей" назвать не осмелился. И хотелось бы и бояться бы, кажется, нечего, да тех слов не может он вымолвить; язык-то ровно за порогом оставил.
А ехавши домой, всю дорогу про ласковых, пригожих сестриц продумал; особенно старшая вспоминалась ему. Вплоть до зари больше половины ночи продумал про нее Никитушка; встал поутру - а на уме опять та же сестрица.