- Тяжеленьки условья-то,- усмехнувшись, молвил Доронин.- При таких условиях и с барышом находишься нагишом.
- Условия хорошие,- не смущаясь нимало, ответил Смолокуров.- По теперешним обстоятельствам отец родной лучше условий не предложит. Мне не веришь, богу поверь. Иду наудачу. Может, тысяч двадцать убытков понесу. Третьего дня ивановцы говорили, что они сокращают фабрики, тюленя, значит, самая малость потребуется... А на мыло он и вовсе теперь нейдет... Прямо тебе говорю - иду наудачу; авось хлопку не подвезут ли, не прибавится ли оттого дела на фабриках. Удастся - тысяч пять наживу, не удастся - на двадцать буду в накладе. По-дружески, откровенно открыл я тебе все дело, как на ладонке его выложил. Подумай да не медли. Сегодня по рублю по двадцати даю, а может, дня через три и рубля не дам. Есть у тебя доверенность, так и думать нечего, помолимся да по рукам.
- Нет, Марко Данилыч, я уж лучше письма подожду. Сам посуди, дело чужое,немножко подумав, решил Зиновий Алексеич.
- Ваше дело, как знаешь,- сердито ответил, вставая со стула, Марко Данилыч.
Молчит Зиновий Алексеич. Не по рукам ли? - думает. Но нет.
- Лучше погожу,- решительно сказал он.
- Как знаешь,- беря картуз, с притворной холодностью молвил Смолокуров.Желательно было услужить по приятельству. А и то, по правде сказать, лишня обуза с плеч долой. Счастливо оставаться, Зиновий Алексеич. На караван пора. И распрощались друзья-приятели холодно.
* * *
Когда встревоженная выходкой Наташи Татьяна Андревна вошла к дочерям, сердце у ней так и упало. Закрыв лицо и втиснув его глубоко в подушку, Наташа лежала как пласт на диване и трепетала всем телом. От душевной ли боли, иль от едва сдерживаемых рыданий бедная девушка тряслась и всем телом дрожала, будто в сильном приступе злой лихоманки. Держа сестру руками за распаленную голову, Лиза стояла на коленях и тревожным шепотом просила ее успокоиться.
- Что с тобой, что с тобой, Наташенька ? - всплеснула руками, вполголоса, чтоб гостю не было слышно, спрашивала Татьяна Андревна.
Не дала ответа Наташа и крепче прежнего прижалась к подушке.
Не знает, за что взяться Татьяна Андревна, не придумает, что сказать, кидается из стороны в сторону, хватается то за одно, то за другое - вконец растерялась, бедная. Стала, наконец, у дивана, наклонилась и окропила слезами обнаженную шею дочери.
И сушат и целят материнские слезы детище, глядя по тому, отчего они льются. Слезы Татьяны Андревны целебным бальзамом канули на полную сердечной скорби Наташу. Тихо повернулась она, открыла ярко пылавшее лицо и тихо припала к груди матери. Татьяна Андревна обняла ее и тихонько, чуть слышно сказала:
- Что с тобой, милая? Что с тобой, моя ненаглядная?
Ни слова не может ответить Наташа, а слезы градом, а рыданья так и надрывают молодую грудь.
- Дай-ка мне водицы, Лиза,- догадалась Татьяна Андревна.
Спешно налив холодной воды, Лиза подала стакан матери, а та внезапно спрыснула Наташу, обрядно примолвив:
- Да воскреснет бог и разыдутся врази его! Крест - святым слава и победа, крест - бесом язва, а рабе божией, девице Наталии, помощь и утверждение!
Ровно от тяжелого сна очнулась Наташа, медленно провела по лицу руками и, окинув мать и сестру кротким взором, чуть слышно проговорила:
- Я... ничего...
Татьяна Андревна легонько обняла, поцеловала ее в лоб и, немножко помолчав, спросила:
- Что это с тобой?
- Зачем он его обижает? - прошептала Наташа, и глаза ее разгорелись.
- Наташа! - с изумленьем молвила Татьяна Андревна.
- Он добрый такой, хороший, а этот злой, недобрый...- в сильном волненье заговорила Наташа.
- Полно-ка ты, полно, успокой себя... Как можно такие слова говорить? уговаривала дочь Татьяна Андревна.- Лучше ляг да усни, сном все пройдет... На-ка, выпей водицы. Жадно выпила Наташа воду и горько промолвила:
- Он клеплет, он со зла напраслину взводит на него. Не верь ему.
- Да полно же, полно, голубка моя. Засни лучше,- уговаривала Татьяна Андревна Наташу, но та еще не скоро успокоилась.
Только что ушел Смолокуров, спешными шагами прошла к мужу Татьяна Андревна и рассказала ему свои догадки. Изумился Зиновий Алексеич, но решил пока в это дело не мешаться, и если сама Наташа не заведет речи про Веденеева, не говорить об нем ни полслова.
- На волю господню положимся,- сказал он под конец советного разговора.
* * *
Встречаясь с знакомыми, Доронин под рукой разузнавал про Веденеева - каков он нравом и каковы у него дела торговые. Кто ни знал Дмитрия Петровича, все говорили про него похвально, отзывались, как о человеке дельном и хорошем. Опричь Смолокурова, ни от кого не слыхал Зиновий Алексеич худых вестей про него.
- Хорошо об нем отзываются,- говорил Зиновий Алексеич Татьяне Андревне.Ежели дело заварится, чего еще лучше?
- По-моему, тут главное то, что у него, все едино, как у Никитушки, нет ни отца, ни матери, сам себе верх, сам себе голова,- говорила Татьяна Андревна.Есть, слышно, старая бабушка, да и та, говорят, на ладан дышит, из ума совсем выжила, стало быть ему не будет помеха. Потому, ежели господь устроит Наташину судьбу, нечего ей бояться ни крутого свекра, ни лихой свекрови, ни бранчивых деверьёв, ни золовок-колотовок.
А Наташа про Веденеева ни с кем речей не заводит и с каждым днем становится молчаливей и задумчивей. Зайдет когда при ней разговор о Дмитрии Петровиче, вспыхнет слегка, а сама ни словечка. Пыталась с ней Лиза заговаривать, и на сестрины речи молчала Наташа, к Дуне ее звали - не пошла. И больше не слышно было веселого, ясного, громкого смеха ее, что с утра до вечера, бывало, раздавался по горницам Зиновья Алексеича.
В Успеньев день, поутру, Дмитрий Петрович пришел к Дорониным с праздником и розговеньем. Дома случился Зиновий Алексеич и гостю был рад. Чай, как водится, подали; Татьяна Андревна со старшей дочерью вышла, Наташа не показалась, сказала матери, что голова у ней отчего-то разболелась. Ни слова не ответила на то Татьяна Андревна, хоть и заметила, что Наташина хворь была притворная, напущённая.
- За чаем про разные разности толковали, и про дела и про веселье; речь зашла про Марка Данилыча.
- Совсем пропал,- сказал про него Зиновий Алексеич. - Сколько уж ден не вижу его; и утром завернешь, и в обед, и вечером,- все дома нет.
- Рыбные дела зачинаются,- заметил Веденеев,- верховые покупатели стали трогаться помаленьку. Покамест еще вяло идет, а бог даст по скорости немножко расторгуемся. Марко Данилыч теперь весь день на караване сушь продает.
- А как вообще дела-то? - спросил Зиновий Алексеич.- Цены каковы?
- Покуда так себе,- отвечал Дмитрий Петрович.- Да ведь теперь еще нет настоящих цен, у нас развязка всегда под конец ярманки бывает. Через неделю дела пойдут бойчее.
- А вы как? Начали торги? - спросил Зиновий Алексеич.
- Я не тороплюсь,- отвечал Веденеев,- и надивиться немогу, с чего другие горячку порют. Вот хоть бы Марко Данилыч. Развязку только задерживает, а покупатели крепятся, да такие рассрочки платежей предлагают, что согласиться никак невозможно - двенадцать да осьмнадцать месяцев.
- А как теперь цены на ваши товары? - спросил Зиновий Алексеич.
- Сушь рубля полтора да по два, коренная три с полтиной, белуга три с гривной. Других сортов покамест еще не продавали.
- А тюлень? - спросил Доронин, зорко поглядев на Дмитрия Петровича.
- Еще никаких цен нет,- отвечал Веденеев.
- А скоро ли будут?
- К самому концу,- ответил Дмитрий Петрович. Хотел было Доронин подробнее про тюленя расспросить, но вспомнил слова Смолокурова. "Кто его знает, этого Веденеева,- подумал он,- мягко стелет, а пожалуй, жестко будет спать, в самом деле наврет, пожалуй, короба с три. Лучше покамест помолчать". И свел разговор на иное.
- Не забывайте нас, Дмитрий Петрович,- сказала на прощанье Татьяна Андревна,- жалуйте почаще к нам. Завсегда вам рады.
С веселой улыбкой Веденеев обещался бывать почаще. Затем, поговорив с Лизаветой Зиновьевной, спросил про Наташу.
- Нездоровится что-то ей,- сказала Татьяна Андревна.
- Что с ней?- тревожно спросил Веденеев, и румянец мгновенно облил лицо его. Не укрылось то ни от отца ни от матери, не утаилось и от Лизаветы Зиновьевны.