Тех, кто на пианино этом играл,Мыл, убирал, тонко раскатывал тесто,Думал, страдал, болел, потом – умирал,Освобождая другим квартирантам место.
Что меня ждёт за дверью? Каким ещёДышащим зеркалам во мне предстоит разбиться?Кто и за что сегодня предъявит счётИ предложит с процентами расплатиться?
Прежде чем тяжестью лягут в ладонь ключи,Сердце наполнив мерцающею тревогой,Прежде чем этому сердцу сказать: «Молчи!» —Надо ещё постоять, подождать немного.
Надо собраться с силами, перекурить,Сжаться до точки, внутри себя бесконечной,Чтобы потом решительно дверь отворитьИ спокойно шагнуть темноте навстречу.
«Апрельский день прочитан между строк…»
Апрельский день прочитан между строк.В облупленной стене несвежей ранойТемнеют кирпичи. И водосток,Вообразив себя трубой органной,
Прокашлялся и загудел. Под нимНа тротуаре – трещинок сплетенье,И прошлогодний лист, весной гоним,Плывет в небытие прозрачней тени.
И снова мир течёт сквозь решетоФантазии, сквозь близорукость взгляда,И мне не выразить словами то,Что вновь его спасает от распада.
То, что я есть
То, что я есть, заставит меня быть.
То, что я есть, – в ночи крадущийся тать,Карточный шулер с драными рукавами.То, что я есть, заставляет меня хохотать,Петь, исходить рифмованными словами.
То, что я есть, колпаком дурацким звеня,Пляшет на самом краю карниза.То, что я есть, шкуру сдирает с меняИ уверяет, что это – закон стриптиза.
То, что я есть, славу любви трубя,Яростно шепчет через барьер столетья:Знаешь, я никогда не любила тебя.Больше того – никогда не жила на свете.
То, что я есть, всем и всему назлоСтроит в ночи мосты, а с утра – взрывает.То, что я есть, заставляет врастать в седлоИменно когда из него выбивают.
То, что я есть, словно летучая мышь,Криком своим пробивая в пространстве дыры,Слепо летит и слушает эхо. ЛишьЭхо – свидетель существования мира.
То, что я есть, желая себя разбить,Мечется нелепо и неосторожно.То, что я есть, – меня заставляет быть,И тут изменить уже ничего невозможно.
«На горбатом мосту лишь асфальт да чугун…»
На горбатом мосту лишь асфальт да чугун,Над мостом – проводов непонятный колтун.Под горбатым мостом – всё бетон да гранит.Воздух, скрученный эхом, гудит и звенит.
Только нежить-шишига[2] живёт – не живёт,Чешет тощею лапкой мохнатый живот,Утирает слезинку облезлым хвостом —Под горбатым мостом, под горбатым мостом.
Будь ты крут и удачлив, а всё ж без крестаНе ходи лунной полночью мимо моста:Скрипнет ветка сухая, вздохнут камыши,В голове зазвучит: «Эй, мужик, попляши!»
И погаснет фонарь у тебя на пути,И не сможешь стоять, и не сможешь уйти…Тихо щёлкнут костяшки невидимых счёт —И закружит прозрачных теней хоровод.
И пойдёшь ты плясать, сам не ведая где…Всплеск – и только круги побегут по воде.И ещё раз чуть слышно вздохнут камыши,Вновь – бетон да гранит, и вокруг – ни души.
«Дождь прошёл, и асфальт запарил…»
Дождь прошёл, и асфальт запарил,И сиреневым выдохом влажнымСквозь чугунные листья перил,Над неубранным сором бумажным
Через узкий оконный проёмПотянуло свежо и тревожно,И невидимое остриёПрикоснулось к душе осторожной.
И кольнуло печалью иной,Из иного, далёкого лета,Где незримым крылом за спинойЧуть колышется воздух нагретый.
Где неистовая синеваС тополиной размешана вьюгойИ шальные, хмельные словаНа лету обгоняют друг друга,
Где сирень (ах, какая сирень!),Словно облак душистый, клубится…И трепещет лиловая теньНа невспаханном поле страницы.
«Угаснет род. Последний император…»
Угаснет род. Последний императорБездетен. И ему уже давноАукнулись все безрассудства, траты,Победы, пораженья. Всё равноЕму теперь – а что же дальше будетС империей, с законом. Что закон?Он понимает, что его забудутЕщё во время пышных похорон.Сквозь штукатурку дней едва сочитсяЗа каплей капля – память. И поройК дождю ужасно ноет поясница,И мучают не раны – геморрой.Все говорят, что он в маразме. Право,Ему ведь безразлично, кто емуНаследует и по какому праву…Да, он, конечно, болен. ПотомуПривычные дворцовые интригиПлетутся, не беря его в расчёт,И на столе пылятся свитки, книги,Которые он в руки не берёт.О чём он думает на самом деле?Ведь боги ждут его… Однако жеСомнительно, чтоб думал он о теле,И мало вероятно – о душе.А я – о чём? Чего мне не хватало,Когда писался этот самый стих?Как будто мне и правда было малоСвоих забот и горестей своих?Но кажется – отыгранная пьеса,Откланялись актёры в свой черёд…А приглядишься – времени завесаКолышется и действие – идёт.