Орлик не знал, что волки всегда такие, что они на первый взгляд кажутся безобидными, неопасными, поэтому он даже не подумал, что это самый кровожадный хищник, который недавно растерзал маленького отбившегося ягнёнка и перекусил горло трём большим красивым овцам. Но вот Орлик учуял ненавистный запах чужака — незнакомый, тревожный запах, от которого встала дыбом шерсть, напряглось всё тело.
Орлик был ещё очень молод и не знал, как вести себя в бою. Он сначала бросился вперёд, потом отбежал в сторону. Но вдруг волк прыгнул и вцепился в затылок Громобою. Тот захрипел, и тогда, охваченный небывалой яростью, Орлик мгновенно вскочил на спину зверя и впился острыми зубами в его затылок.
От боли и неожиданности волк взвыл и выпустил Громобоя. И тот, изловчившись, в свою очередь впился в горло волку. Через несколько минут всё было кончено. Мёртвый волк остался лежать на траве, а Орлик и Громобой погнали отставшую овцу в отару.
По дороге они останавливались и, кашляя, выплёвывали волчью шерсть, которая завязла между зубами.
Шерька-артист
Эрдельтерьер Шерька живёт в самом центре Москвы — на улице Горького.
Шерька очень смешной — почти четырёхугольный, прямо живой мохнатый квадрат. У него толстый обрубленный хвостик — чёрный, на жёлтенькой подкладке. Спина тоже чёрная, а грудка жёлтая. Морда усатая, бородатая. Совсем как у козла, висит рыжая бородёнка и торчат пушистые усы.
Шерька часто забирается на подоконник и с высоты пятого этажа с интересом глядит вниз — на бегущие машины, на прохожих. Иногда он рычит. Это значит, что там, внизу, какой-то беспорядок: или мальчишки дерутся во дворе, или кошка пробежала безнаказанно, пользуясь тем, что он, Шерька, не может спрыгнуть вниз и наказать её за дерзость.
Шерька любит порядок во всём. У него весьма положительный характер. Даже своё нескладное имя он получил именно за любовь к порядку. Когда Шерьке было всего лишь месяц, что в переводе на человеческий возраст означает примерно года три, он сразу выделился среди своих братьев и сестёр. Он рычал на них, оттаскивал от миски с кашей, возле которой они устраивали возню, хватал за ноги своими ещё небольшими, но уже острыми зубами. Он быстро водворял порядок, и его усатые братишки и сестрёнки, обиженно повизгивая, расползались по местам, а Шерька залезал на какое-нибудь возвышение — на диван или стол — и оттуда следил за ними коричневыми круглыми, как пуговицы, глазами, готовый соскочить при малейшем непорядке.
Его прозвали Шериф, что по-английски означает судья. Настоящий шериф носит на груди серебряную цепь — знак своего судейского достоинства. А собачьему шерифу завязали на груди голубую ленточку.
Потом Шериф превратился в Шерьку и так навсегда Шерькой и остался.
Когда Шерьке исполнилось десять месяцев, он поступил в первый класс собачьей школы, то есть начал ходить на площадку в парк, где дрессировщики обучали его собачьей азбуке: «стой», «ложись», «рядом».
Шерька оказался очень понятливым. Он учился только на пятёрки, и если посмотреть его дипломы, которые хранятся в большой картонке вместе с намордником, там не увидишь ни одной тройки или даже четвёрки.
Он имеет целых двенадцать золотых медалей за свои знания. Он очень образованный пёс. Его часто приглашают в клубы и кинотеатры, где он охотно показывает своё искусство. Шерька выполняет по команде разные приказания: прыгает через барьер, задерживает «злоумышленника», охраняет оставленные вещи.
Однажды Шерька выступал на концерте в одном клубе.
Он стоял за кулисами вместе с хозяйкой и ждал своей очереди.
А на сцене в это время кружилась известная балерина. Шерька никогда не видел балерин и страшно заинтересовался. Он растолкал всех, кто стоял за кулисами, пролез вперёд и высунул голову, чтобы получше разглядеть балерину. В зале раздался хохот: подумать только, торчит из-за кулис чья-то бородатая, усатая морда, на которой написаны восторг и удивление!
А балерина танцует и никак не может понять, почему публика смеётся. Насилу-насилу оттащили любопытного Шерьку за кулисы. Потом он вышел сам и вёл себя прямо как артист: отбил лапами на рояле несколько тактов и потряс бородой в ответ на аплодисменты.
После каждого номера он скромно оглядывался на публику, как будто хотел сказать: «Подождите, я вам ещё не то покажу!»