Хорошо осведомлённый о птичьих нравах, я поспешил поглядеть в глаза беде, и, в случае, если волосок жизни хотя сколько-нибудь заметен, не явиться позже должного.
С твёрдым намерением не оставить без помощи живого, я пошагал и вскоре увидел на снегу следы. Отпечатки копыт косули мешались с крупными следами, похожими на волчьи, но это был не они. Оттиск когтей в снегу, словно гипсовый слепок, выдавал в преследователе собаку. И это было нехорошо. Волк менее опасен для молодой косули, нежели брошенная человеком собака. У той каждый день, как последний, и всякий час она на краю.
Уже с насыпи мне стал понятен финал погони. И лесную козочку, и её гонителя постигла одна и та же участь. Они оба не заметили приближения состава, и лежали теперь, терзаемые птицами. Помогать было некому, а посему, с тяжёлым сердцем я отправился в обратный путь.
Скорый поезд, что нагнал меня по дороге, своим жалобным пронзительным стоном ненадолго разогнал пиршество. Поднятая им метель ещё не улеглась, как все уже заняли свои прежние места за тем скорбным столом, от которого я почти бежал, оглядываясь временами с надеждой на немыслимое чудо.
И хотя то тризнище было отчасти загаданным, всё одно, с горечью наблюдал я за поминальными хлопотами. А на ум шли глаза с поволокой, девичьи заметные реснички и красивая, бархатная головка, что опиралась подбородком о колено уютно подобранной под себя ноги. И всё это было живо… только что.
Аварийка
— Это аварийная? Приезжайте, срочно! Кран! Я одна, мужчины в доме нет!
— Дамочка, вы издеваетесь? Вы зачем нас вызвали?
— Кран же!
— Что с ним? Сорвало? Где? В ванной, в кухне?!
— Не поворачивается!
— Как это? Вы шутите?!
— Нет, конечно!
— Вы понимаете, что мы аварийная служба?
— Ну и что?!
— А то, что в эту самую минуту, на другом конце города, может, у кого-то прорвало трубу горячей воды, и могут погибнуть люди?
— Мне-то какое до того дело. Вызвала, вот и чините!
— Так у вас не поломано!
— А у меня сил не хватает, чтобы повернуть!
— Миш, не вздумай трогать, поехали отсюда! Если ты сейчас сделаешь это, то в следующий раз она вызовет нас, чтобы потёрли ей мочалкой спину.
Женщина ухмыляется самодовольно и выставляет круглое колено из-под халатика, который, судя по всему, надет на голое тело.
А вы говорите — работа не опасная. Ещё какая опасная! Буквально на каждом шагу подвох. То колено, то верхняя пуговка незастёгнута, то дверь в туалет незаперта или даже приоткрыта весьма недвусмысленно. Чего только не насмотришься и не наслушаешься в свой адрес, если не поймёшь намёка или равнодушен к прелестям чужих женщин.
— Дамочка, я женат.
— Ничего, жена не стена.
— Это пошло. Дайте пройти.
— А если не дам?! Или вовсе закричу!
— Не дури… те. Говорю же — женат!
— А чего ж кольца нет?
— Не ношу, работа грязная, дома лежит.
Щекотливая, опасная даже ситуация, хорошо, напарник догадался вернуться, и сразу в крик:
— Ты чего ту возишься, я б уж давно дома был, воронкой кверху на диване лежал, пельмени кушал, сладким чаем запивал…
Дамочка ослабила хватку, одёрнула халатик и дала пройти. А я — к Мишке, сердито:
— Ты чего убежал? не знаешь, что ли, что по одному в квартиру ни ногой!
— Прости, забыл…
— Забыл он. А то б передачи мне таскал в острог: сахар, чай и курево.
— Так ты ж не куришь!
— Зато ты дымишь, как паровоз!..
Опасная у нас работа, в аварийной службе, хоть по делу, хотя и по безделью, а всё одно — риск.
Доброе имя
— Ой, я такая глупая… И чаще ленюсь что-либо делать, чем не расположена…
— Экая вы скромница, наговариваете на себя, тётушка.
— Совсем нет, только вам одному, как есть! К тому ж… не тётушка я покамест для вас. С этим погодите.
— Позвольте! Вы говорите, что неумны и бравируете этим?
— А что тут такого?!
— Ну, кажется, недостаток ума относят к постыдным сторонам человеческой натуры.
— Да? А я охотно мирюсь с этим, и признание мной сего недостатка располагает людей ко мне, обезоруживает даже самых жестокосердных.
— Не может быть…
— Я пользуюсь этим!
— Выходит, что я ошибался в вас…
— Как и многие, поверьте. Это удобно, во всех смыслах удобно! Особенно приятно управляться с умными, хорошими, порядочными людьми. Они доверчивее прочих, сострадательнее, а в случае, если лукавство раскроется, от них не приходится ожидать подлостей. Будут казниться сами, да ещё прощения просить.