Когда наступил февраль, мне пришлось ненадолго прервать общение с Кат и Свиренко. Мои чувства к этой девушке все больше выходили за рамки дружбы, а поскольку она была со Свиренко, я не мог позволить им развиваться. Я решил просто пропасть ненадолго и немного проветрить мозги. Познакомиться с какой-нибудь милой девушкой, а потом, выбросив романтическую чушь из головы, снова вернуться к ним.
Тогда я и познакомился с Оксаной. Она работала в баре на углу моей улицы. Среднего роста, с широким, чуть сгорбленным носом и кудрями до самых плеч. Я взглянул на нее и сразу понял — это как раз то, что мне сейчас нужно. Каждый вечер я шел к ней в бар и часами сидел у стойки. Оксана стояла, горделиво приподняв подбородок, не отрывая от меня тускло-серых глаз, а я все не решался с ней заговорить. Я считал себя совершенно невзрачным, хотя мне не раз говорили, что отчасти я грубо, по-мужски привлекателен. Но, если честно, я до сих пор в это не верю. Когда я все же заговорил с ней, то сделал это слишком деликатно. Поэтому отношения между нами завязались исключительно приятельские.
Так все и шло, пока однажды я все же не набрался смелости и не предложил ей выпить после работы. Оксана согласилась, и все было просто волшебно. Пустел четвёртый или пятый бокал, мы говорили обо всём на свете, о жизни, книгах и вроде бы даже о трехпалых ленивцах — обычный треп, когда не знаешь, чем забить тишину. Сидели уже почти впритык и искали повод прикоснуться друг к другу. Похлопывания, рукопожатия, скользящие, как бы случайные прикосновения руками, но в них было столько нежности, что всё вокруг меркло и мир, погрязший в темноте зимней ночи, больше меня не заботил. Через час мы уже ехали к ней, в тишине, усевшись вдвоём на заднем сиденье, разглядывая пустые улицы. Дома Оксана откупорила бутылку ликера и посмотрела на меня, словно пытаясь сохранить рассудок.
— Не могу поверить, что связалась с тобой, — прошептала она.
— Мне, наверное, уже пора, — мне было очень неуютно. Даже алкоголь не предавал мне уверенности в себе. Даже сейчас, будучи взрослым, меня немного трясет от мысли, что нужно знакомится с девушкой. Слава Богу я давно женат и могу больше не волноваться об этом.
— Зачем? Оставайся у меня до завтра, — и той ночью я остался с ней.
Следующие две недели я провел с Оксаной. С утра мчался на работу, вечером возвращался к ней. Ночами мы заливались вином и любили друг друга. И так день за днем пускались в марафон похмельного утра, рабочего дня и бессонной ночи, и лишь пили кофе по десять чашек в день, чтобы дать себе силы для нового старта.
Я говорил ей:
— Поехали со мной.
— Куда?
— Никуда. Просто поехали. Сойдет снег, и умчимся.
— Зачем тебе куда-то ехать? Оставайся лучше со мной.
И я каждый раз оставался. И все повторялось по кругу — кофе, алкоголь, Оксана. Но однажды утром, стоя в ванной, я взглянул на себя и вдруг испугался. Смотрел на свое отражение и видел оплывшего, со впалыми щеками пьянчугу, которому срочно нужно было проспаться и просто пару дней отдохнуть. К тому же и без того плачевное мое состояние отягощала навязчивая мысль о том, что я предал свои чувства к Кат и обманывал надежды Оксаны. Усевшись на пол, я твердил сам себе: «Пора бы притормозить, приятель», — но, встрепенувшись, принял холодный душ и выпив две чашки крепкого кофе, стал собираться на работу. И только подойдя к двери, вдруг ясно осознал, что загнал себя до предела. Я вернулся в кровать, потому что непременно свихнулся бы, если бы прожил так еще один день.
Оксана приехала поздно вечером, когда я еще спал, и принесла бутылку портвейна. Мы слушали записи Хаулин Фулфа, и через час я снова был пьян. Млел рядом с ней, а потом долго еще лежал в темноте, молча погружаясь в сон, безмятежный и тихий, сквозь который чувствовал, как она прижималась ко мне. Потом снова утро, тошнота, омерзительное чувство упадка… Дни стали похожи один на другой, и я перестал видеть грань между ними. И вот, проснувшись однажды, я понял, что это конец. В тот же день я позвонил старому приятелю Кириллу Проскурову, с которым мы жили когда-то на одной улице.