Я снова заворочался на кровати и как раз в эту секунду услышал, как по коридору семенит старая Флавия. Вот она толкнула дверь, но на этот раз я уже не притворялся спящим.
Она вошла с тем язвительным видом, который мне так не нравился. Какого черта ей еще от меня нужно?
— Я тут приготовила кое-что подлечить тебе глаз, — сказала она.
Флавия остановилась у окна. Горшочек, который она прижимала к животу, поблескивал на солнце. Я хмуро заметил:
— Это не поможет.
Она буркнула:
— Что ты в этом понимаешь!
Потом с оттенком нетерпения в голосе:
— Ну-ка! И нечего строить такую рожу.
Что она вмешивается? Мне захотелось выставить ее за дверь. Но она отрывисто приказала;
— Вставай!
Чертыхаясь, я подошел к окну, и, когда снова посмотрел на Флавию, меня удивило напряженное, почти озабоченное выражение ее лица. В горшочке была какая-то фиолетовая масса, от которой пахло яйцом и вином. Да разве я позволю вымазать себе лицо этакой дрянью?
— Замечательное средство, — заметила старуха, словно догадываясь о моем отвращении. — Завтра ты уже сможешь пойти на работу.
Я чуть было не вскрикнул, тут только поняв, куда она клонит. Ну конечно же, она хотела, чтобы я как можно скорее вернулся к. Моретти! Наверно, боялась, что я не внесу квартплату в конце месяца! Но она уже окунула кусок ваты в горшок:
— Тебе надо подержать этот компресс по крайней мере полчаса.
С профессиональной сноровкой сиделки старуха приложила к моему веку ватный тампон, не переставая что-то бормотать, будто про себя. Сначала я не слушал ее. Как все очень одинокие люди, Флавия часто размышляла вслух. Но вот я услышал, как она говорит:
— …и все было бы хорошо, если бы все сидели смирно…
Так это же обычный совет полицейских комиссаров, жандармов, всяких начальников и управляющих крупными поместьями! «Сидите смирно! Примиритесь с тем порядком вещей, который мы вам навязываем. Вчера мы посылали вас сражаться с Гитлером. Сегодня отправляйтесь на него работать. Не пытайтесь что-либо понять. Сидите тихо — вот и все!»
Я резко отстранился от старухи.
— Ладно, хватит.
Она пробурчала что-то неодобрительное и поставила горшочек на стол.
— А коли вздумаешь выйти сегодня вечером, можешь снова приложить. Раз уж тебе так хочется получить еще одну взбучку…
Я молчал, испытывая чувство отвращения к старухе. Я даже не поблагодарил ее, когда она уходила, и снова бросился в постель.
В зеркале напротив, в развилке, образованной подошвами моих сандалий, я увидел свое бледное, пожелтевшее лицо и огромные синеватые провалы на месте глаз и носа. «Еще одну взбучку!» Старуха издевается надо мной! Наверно, ей что-то известно. Может, к ней заходили люди Альмаро и расспрашивали про меня? Вдруг на лестнице раздался детский голос. Сердце у меня замерло. Я чутко прислушивался. Из приемника на верхнем этаже неслась песенка:
Я закрыл глаза. «Еще одну взбучку». Почему бы и нет? Разве есть гарантия, что меня опять не схватят сегодня вечером? Я самым прекрасным образом могу угодить в ловушку, раз уж намереваюсь снова пойти на Телемли! Старушенция, конечно, догадалась об этом! Она все знает! И я, я тоже знаю! После нашей последней встречи Альмаро должен быть начеку. Может быть, он приготовил мне западню?
…Вместе с красноватым туманом опускается ночь. Я мчусь к Телемли. Вот я у виллы. Альмаро будто кто-то предупредил — он ждет меня, стоя в тени посреди газона. Но я отлично вижу его насмешливую улыбку. Он смотрит на меня и усмехается. Я боюсь, как бы на меня не напали сзади. Оборачиваюсь. Улица позади меня совершенно пустынна… Сад тоже купается в этом странном освещении: красные пальмы, словно охваченные пламенем, алые фикусы… И массивные амфоры, похожие на огромных подбоченившихся женщин… Вот она, западня! Я только что обнаружил ее! Если я двинусь к Альмаро, из амфор выскочат враги. А может, и сами амфоры превратятся во врагов. Но я осторожен.