— Да, стать богатым, стать сильным… — заметил он. — Богатство нужно ему потому, что оно дает власть, силу, могущество.
— Чтобы властвовать над кем? Над арабами, конечно.
— И над французской администрацией. Люди вроде него — нахальные, смелые, жестокие и лишенные совести — вгоняют в дрожь даже генерал-губернаторов. Никто не осмеливается посягнуть на те привилегии, которые эти люди присваивают себе.
— Недавно он купил себе новое поместье.
— Около Афлу. И не маленькое…
Наступила тишина. Я взглянул на Монику. Она только что переделала свою прическу, и теперь волосы рассыпались у нее по плечам. Как я любил погружать лицо в ее волосы, вдыхать их аромат свежего цветка! А она? Любила ли меня она? О, я не раз спрашивал у нее об этом в самые горячечные часы, когда у меня пропадала стыдливость и неловкими словами я мог говорить о своих чувствах. Она всегда отвечала, что да, она любит меня, и в ее нежном голосе слышалась легкая ирония. В неистовстве любви я каждый раз удовлетворялся этим ответом! Впрочем, как можно быть уверенным в чувствах других людей? Ведь даже в своих собственных я был так мало уверен, ведь даже самого себя я так мало знал. Я резко повернулся к Сориа.
— А не думаете ли вы, что человека вроде Альмаро, ставящего свои личные интересы превыше всего, даже выше интересов родной страны, даже выше интересов общества, — не думаете ли вы, что такого человека нужно уничтожить, как вредное животное?
Он долго дымил сигаретой. Из-за розовой картонной маски меня буравил его неподвижный взгляд. Потом глаза его два-три раза метнулись в сторону, словно стеклянные шарики, в смазанном желобке. Я знал: это признак того, что Сориа волнуется. Ведь мы были знакомы с ним не первый день, и я научился понимать, что значат эти изменения на его изуродованном лице.
— Видите ли, я — христианин, мсье Лахдар, и поэтому я категорически против насилия.
Ага, вот мы и добрались до сути. Не хватало еще, чтобы он заговорил о Ганди, которого обожал, или о добродетелях евангельского братства. Попробуй проповедовать непротивление злу крестьянам оккупированной Украины! Или англичанам, ожидающим на своих берегах гитлеровского нашествия! Я возразил:
— Ну, а я с закрытыми глазами одобрил бы человека, у которого хватило бы смелости прикончить Альмаро.
Сориа мягко спросил:
— Значит, вы сами могли бы стать таким человеком?..
Опершись о стол обеими руками, я встал и кивком попрощался с Сориа. Не вставая со стула, он на секунду вынул изо рта мундштук, сказал мне просто: «До свиданья, мсье Лахдар», — и опять сунул сигарету в рот. Я подошел к Монике, отдал ей талоны за обед и снова увидел в ее глазах ту же тревогу, которую заметил сразу после прихода. Спрашивать ее здесь невозможно. Все завсегдатаи ресторана сразу заметят, что я слишком часто околачиваюсь возле Моники.
— До скорого, — сказала она. — Не опаздывай…
— Ну, конечно.
Мы обменялись вполголоса этими несколькими словами, и опять я смутно уловил в ее напутствии какое-то смятение. Может быть, она хотела оказать мне, что ее отец, этот тупой и ворчливый старик, узнал о наших встречах. К черту отца!
Сумерки спускались на дома казбы[8], еще расцвеченной сушившимся бельем. Я направился к площади Правительства. За высокой мечетью Джеммы-эль-Джелида расстилалась темная гладь бескрайного моря. Я не знал, чем бы заняться. — До встречи с Моникой оставалось три часа. Я решил побродить у порта. Из головы у меня все не выходили слова Сориа: «Значит, вы сами могли бы стать таким человеком?..» Показался величавый контур теплохода, огибавшего мол. Пока он был виден, я рассматривал его темную, пронизанную огнями громаду и мечтательно вглядывался в серебристый бурун за кормой.
Потом поднялся на площадь, где мальчишки играли вокруг конной статуи герцога Орлеанского[9]. Однажды, когда мы проходили мимо этой статуи вместе с Идиром, дядя сказал без улыбки, но тем ледяным, полным сарказма тоном, который так нравился мне:
«Во имя святой справедливости было бы уместнее поставить здесь статую Абд-эль-Кадера[10]. Правда, французы знают, что наша религия запрещает воспроизводить изображение человека».
Мальчишки с криком гонялись друг за другом. Это были чистильщики сапог, веселые и подвижные. На плечах у них болтались ящики. Все они были бледные, оборванные, но удивительно жизнерадостные. Когда-то и я был похож на одного из этих мальчишек… Впрочем, я не был таким несчастным и таким заброшенным…
Я снова пошел куда глаза глядят. Огромная красная луна поднималась над горизонтом, как-то театрально разбухая все больше и больше подобно тем японским рыбкам, которые в ярости раздуваются, словно шар… «Не опаздывай», — сказала Моника. А у меня было такое ощущение, будто я уже опаздываю, будто я уже давно и непоправимо опаздываю и не могу догнать…
9
Герцог Орлеанский (1810–1842) — французский военачальник, командовавший частями французской армии во время завоевания Алжира в 1839–1840 годах.
10
Абд-эль-Кадер (1808–1883) — вождь алжирского народа, возглавивший национально-освободительную борьбу против французских колонизаторов.