Я с трудом выдавил из себя:
— Я не хочу… чтобы мои земляки… уезжали во Францию… работать на немцев…
— Ах, ты…
Он даже задохнулся. Это мое «я не хочу» подействовало на него словно оскорбление. Я посмел перечить ему! Я восстал, я осмелился восстать против него, против самого Альмаро!
Мне было известно, что в общем-то ему удалось набрать только самых забитых туземцев из глухих мест. Однажды в порту мне довелось увидеть, как грузили на пароход этих бедняг в грязных бурнусах.
— Куда ты суешься, а? Прохвост! Мерзавец!
Он сцепил руки. Его обвислые щеки дрожали. Ноздри раздувались, глаза совсем вылезли из орбит. Я невольно подумал, что он похож на рыбу.
Но больше, чем мой ответ, его, конечно, взбесило мое кажущееся спокойствие. Он вдруг обошел стол, запутался в проводе от лампы, яростно выругался, несколько раз пнул ногой воздух и оказался передо мной. От всей этой тяжело пыхтевшей туши несло бриллиантином, табаком и потом… Два человека, стоявшие позади, придвинулись вплотную, чтобы удержать меня, если я кинусь на него.
Альмаро выкрикнул срывающимся голосом:
— Куда ты суешься, гаденыш, куда?..
Я почувствовал, что сейчас он меня ударит. Я весь внутренне ощетинился, испытывая нелепое желание броситься на него первым, съездить его по морде.
Но Альмаро сдержался, сунул руки в карманы. Я слышал его хриплое, прерывистое дыхание, видел его огромные глаза.
Я подумал, что эта троица так разделается со мной, что уложит в постель по крайней мере недель на шесть. Живот у меня подвело, губы побелели, странная дрожь пробежала по затылку. Я инстинктивно боялся, как бы один из этих типов опять не ударил меня сзади по голове. Мне хотелось отодвинуться в сторону, прижаться к стене, чтобы хоть как-то избежать ударов.
Альмаро еще что-то говорил, но я плохо его слышал. К тому же теперь меня мало интересовало то, что он мог мне сказать. В воздухе пахло взбучкой, и я думал лишь о том, как бы подавить в себе зарождающийся страх. «Сейчас они мне все ребра переломают!» Будто сквозь плотную завесу доносился до меня голос — задыхающийся, грубый, немного медлительный голос Альмаро. Голос этот чего-то требовал, четко выговаривая слова, и в конце концов я услышал:
— …так как ты всего-навсего сопляк, на этот раз я тебя отпускаю!
И пока я жадно впитывал в себя эти слова, Альмаро изо всей силы залепил мне пару пощечин. Я как-то сразу отупел, голову обожгло огнем, на глаза навернулись слезы. Руки мгновенно вспотели, сознание помутилось. И не успел я опомниться, не успел подумать, чем «отплатить» Альмаро, как почувствовал, что меня толкают, хватают, волокут и вышвыривают вон из комнаты. У самой лестницы кто-то наотмашь ударил меня ногой в бедро.
На этот раз я чуть не закричал.
С трудом преодолел первые ступени. Я словно одурел, в ушах шумело. Сверху послышался голос Альмаро:
— Убирайся прочь! Вон!.. И чтоб я больше не слышал о тебе! Не то пожалеешь!..
Дверь захлопнулась.
Меня медленно обступала звенящая тишина. Послышался мерный бой часов. Я прислонился к стене.
И тогда я заметил внизу женщину, которая смотрела на меня. Ей было лет сорок. Она была бледна и казалась чем-то встревоженной. Спустившись по лестнице, я молча обошел ее. Впрочем, я и не смог бы говорить. Она стояла, скрестив руки, словно ей было холодно. Не успел я добраться до двери, как до меня донеслись торопливые шаги — женщина поднималась по лестнице.
Я даже не подумал, кто это. На улице стояли ранние сумерки, пронизанные лунным светом. Я остановился. Я сгорал от ненависти… Отчаяние и слабость охватили меня, будто я только что встал после болезни.
В саду было спокойно и сумрачно; голубоватые пятна теней лежали под деревьями. К горлу подступала тошнота.
52… Это номер виллы. Черные цифры на белой эмалевой табличке.
52… Не забыть. Ничего не забыть. Я на проспекте Телемли. Я двинулся вперед мелкими шажками, волоча ногу, словно калека.
И яростно твердил про себя: не забуду, ничего не забуду. Никогда.
В закоулке шепталась запоздалая парочка — мужчина и женщина тесно прижались друг к другу. Когда я проходил мимо, они замолчали…
Войдя к себе, я пластом рухнул на кровать. Все тело было покрыто потом.
В соседней комнате шаркала туфлями моя старая хозяйка, и я слышал, как она ворчала на кошек.
Альмаро… Я не мог думать ни о чем другом. Я без конца твердил себе, что должен был вцепиться ему в горло. Почему я ничего не сделал? Почему не ударил его? Что пригвоздило меня к месту? Я метался по кровати, кусал, кулаки. Во мне не было ничего, кроме ненависти. Казалось, голова вот-вот треснет. «Наверное, у меня начинается лихорадка», — подумал я. То и дело я вскакивал с кровати и ополаскивал водой пылающее лицо. Только поздней ночью мне удалось, наконец, заснуть, но и во сне я видел Альмаро. Его огромные глаза неотступно преследовали меня.