- Пася, - сказал старик, когда подошел к нам.
Мы переглянулись.
- Он говорит: «Здравствуйте», - сказал один из сопровождающих старика парней.
Спохватившись, мы выпалили скороговоркой: «Здравствуйте, здравствуйте!» После этого все уселись на скамейку, повели переговоры. Мы объяснили, что нам нужно от проводника: довести нас по тайге до горы Мань-Пупы-Нёр, ухаживать за лошадьми, а все остальное - вместе: питание, охота, рыбная ловля. Необходимо взять с собой ружье и рыболовные принадлежности. Запас дроби, пороха и пыжей у нас есть.
Со всеми этими условиями старик согласился. Он сказал, что берет с собой собаку лайку, ружье, запас сухарей и чай. Известно, что манси - большие любители чая.
Нам были нужны четыре лошади: две под аппаратуру и вещи, две для того, чтобы ехать верхом. Но в самый последний момент выяснилось, что четырех лошадей дать нам не могут, предложили лишь двух кобыл с жеребятами. Это бесплатное приложение очень смущало нас. Во-первых, исключалась всякая возможность ехать верхом. Прогулка в сто километров по трудно проходимой тайге не представлялась особенно заманчивой. Во-вторых, жеребят мы были обязаны сохранить так же, как лошадей. Прибавилась еще одна забота администратору Саше. На двух лошадей с жеребятами он вынужден был подписать обязательство в том, что все они будут возвращены нами в целости и без повреждений, в противном случае наша группа несет материальную ответственность, и первый ответчик - администратор Гавриш. Саша подписал этот документ с явным неудовольствием. Но иного выхода не было.
В назначенный день к нам пришел старик манси с маленькой котомкой и ружьем за плечами, в сопровождении белой собаки. Общими усилиями собрали всю аппаратуру и стали навьючивать лошадей. Саша при этом не проявлял никакой активности, стоял в стороне и наблюдал, как мы с проводником привязываем мешки к седлам.
- Ты чего не помогаешь, Сашок? - спросил я.
- Я не умею вьючить, - был ответ.
- А ты думаешь, я умею? Мне это никогда не приходилось делать. Давай-ка, друг, вместе.
Мы как могли навьючили лошадей и тихонько отправились в путь. Проводник взял первую лошадь за уздечку, Саша - вторую, а я с ружьем и двумя фотоаппаратами на плече завершал шествие.
Жеребята резвились вокруг нас, то забегая вперед, то отставая. Это были две маленькие кобылки. Саша все время норовил огреть их вицей и покрикивал: «Эй, вы, девчонки!»
Пройдя мимо избы проводника, куда он забежал на минутку, мы свернули по тропе в лес. Сразу же началась тайга с мелким, но густым сосняком и ельником. Появились мошки и комары, от которых приходилось отмахиваться сначала рукой, потом сломленной для этой цели веткой.
Через двадцать километров, преодолев непролазный бурелом, вышли к реке Манье. Пробираясь между тесно стоящими деревьями, порядком изодрали вьюки.
К реке мы вышли у высокой береговой скалы. Скале была темно-серого цвета и вся состояла из громадных наплывав вулканической породы, очень похожей на застывшую лаву на потухшем крымском вулкане Карадаг.
На Карадаге есть места, где лава застыла в виде внутренностей какого-то гигантского животного. В Сердоликовой бухте этого вулкана, извиваясь и перекручиваясь, тянется по склону толстая каменная «кишка». Она то Поднимается вверх, то опускается вниз, то уходит в глубь горы, то снова появляется из нее. В местах разрыва такой «кишки» отчетливо видно ее кристаллическое строение, причем кристаллы располагаются радиально - от центра к стенкам. Скала на Манье имеет такое же вулканическое строение. Очевидно, в древности на восточном склоне Урала также происходили вулканические процессы.
Перейдя вброд Манью, расположились на ночлег у отвесного берегового камня. Возле этого камня хорошее эхо, поэтому манси прозвали его «Суин-Керас» (Эхо-камень).
Пока ставили палатку, таскали дрова для костра и разводили огонь, - не заметили, как наши лошади куда-то исчезли. Для всех это было неожиданным ударом, а для Саши особенно: ведь он подписал сохранное обязательство. Посоветовались между собой и решили, что лошади могли уйти только обратно к дому. Ворча и ругаясь, Саша направился искать их вниз по Манье. За ним пошел и проводник. Я остался караулить у костра, волнуясь за исход поисков. Лишиться лошадей в тайге - значит сорвать экспедицию. Хорошо, что это случилось только в первый день похода, когда до Усть-Маньи было не так уж далеко. Ну, а если бы это произошло на третий, на четвертый день? Где бы мы стали искать своих лошадей среди глухой тайги?
Я много передумал у костра, гадая: найдут или не найдут? Но вот раздался резкий окрик Саши и послышался звук колокольчика. Из-за кустов показался проводник верхом на одной из лошадей, Саша вел за уздечку другую. За ними шествовали жеребята. Сразу стало радостно на душе.
Только привязав лошадей к дереву, стали готовить ужин. Тучи мелких мошек слетались на огонь и одолевали нас. Пришлось обмотать голову и шею кусками марли.
Наступила таежная ночь. Острые шпили стройных пихт четко выделялись на фоне усыпанного звездами неба. Было таинственно, тихо, жутко и красиво.
Я всегда ощущаю какое-то чувство благоговения перед северной красавицей - пихтой. Не могу спокойно смотреть на это стройное дерево. Здесь, в глуши, среди суровой таежной природы, оно красиво и в самую страшную ночь. Все мне нравится в нем: и мягкая пахучая хвоя, и спадающие ветви - лапы, и пирамидальная стройность. Лес с пихтой по берегам рек приобретает особую прелесть. Прибрежные скалы, драпированные этим деревом, кажутся мощнее и живописнее. Пихты украшают северный лес.
После сытного ужина потянуло ко сну. Проводник, несмотря на уговоры, не согласился лечь в палатке, а устроился на голой земле прямо у костра. Мы только руками развели: старику шестьдесят пять лет, а он спит на сырой земле. Вот это закалка!
Стояла тихая ночь. Хвойный лес давил чернотой со всех сторон. На камне Суин-Керас проухал филин…
Ранним утром далеко в тайге прозвучали выстрелы. Я проснулся и стал прислушиваться.
В палатку через щель проникала утренняя свежесть, было видно, как в тучах поднималось солнце. У потухшего костра, свернувшись комочком, лежал наш проводник. Собака ютилась у его ног.
Снова раздался выстрел, на этот раз ближе. Собака подняла голову и заворчала. Проводник прикрикнул на нее:
- Пырья, Паль!
С этими словами он скинул с головы марлю и поднялся на ноги.
- Кто это стреляет? - спросил я.
- Сено коси близко, мой сын там есть, наверно, охота ходи, - объяснил он.
Проснулся Гавриш и первым долгом поинтересовался лошадьми. Они паслись в густой траве на берегу, жеребята лежали возле них. Саша успокоился.
Из-за камня Суин-Керас показалась белая лошадь. Скоро подъехал верхом молодой манси с ружьем через плечо. Это оказался сын нашего проводника, парень лет семнадцати, звали его Тихоном. С группой односельчан он поблизости косил сено. Тихон довольно хорошо поговорил с нами по-русски: он учился в русской школе.
Парень вскоре уехал, а мы, навьючив лошадей, направились по берегу Маньи дальше.