Он ушел больше часа назад. Если бы речь шла только о ней, она бы выпустила Призрака несмотря на приказ Лиама.
Но ей нужно думать о Шарлотте. Шарлотте, которую нужно уберечь.
— Мне жаль, мальчик, — произнесла она. — Мы должны ждать, пока Лиам вернется. Мы должны ждать.
Призрак зарычал от досады. Он оглянулся на нее, навострил уши, его карие глаза смотрели на нее умоляюще.
— Я тоже это ненавижу.
Она сидела посреди гостиной лицом к входной двери. Сидела с прямой спиной на кухонном стуле, который принесла из столовой.
Ее «Ругер» 45 калибра лежал у нее на коленях. Предохранитель был снят.
Шарлотта спала в своем ящике у камина. Она спала уже час. Скоро малышка проснется и снова захочет есть. Новорожденные ели гораздо больше, чем она помнила.
В камине тлело и трещало полено, оседая на углях. Маленькие языки пламени устремились в дымоход и исчезли в воздухе.
Снаружи метель хлестала по дому. Деревья скрипели. Ветка ударилась о крышу.
Сердце Ханны бешено колотилось в груди. Она вскакивала при каждом шуме, при каждом скрипе и стуке. Каждая секунда отсутствия Лиама все сильнее и сильнее нервировала ее.
Ханна боролась со страхом, с ужасом. Восемь дней она верила, что Пайк мертв. А теперь, словно какой-то демон, он вернулся из могилы. Человек без души. Человек, олицетворяющий зло в чистом виде.
Она верила в Бога. Возможно, вера в существование бога требует веры в его противоположность — сверхъестественную силу, движимую злом. Возможно, эта сила поддерживала Пайка, наделив потусторонними силами, которыми не может обладать простой смертный.
Она выкинула эти мысли из головы. Глупости. Это говорил ее страх.
Пайк был мужчиной. Просто человеком. Его могли убить. Он будет убит.
На этот раз Лиам сделает это. Она должна верить. Других вариантов быть не могло.
Ее пальцы сжались на рукоятке «Ругера».
Из ящика комода донесся тоненький плач. Шарлотта проснулась.
Ханна поднялась и взяла с собой пистолет. Она положила его на пол у своих ног, присела на корточки и взяла малышку на руки. Нежно, с любовью укачивая ее, она шептала ей в мягкую, пушистую кожу головы.
Вязаная шапочка, которую подарил Лиам, свалилась, пока она спала. Ее нижняя половина тела была влажной.
Ханна переодела дочку на диване: сняла испачканный подгузник и положила его в небольшое мусорное ведро, которое они специально выделили для этой цели, вымыла ей попу тряпочками, которые опустила в кухонную миску, наполовину наполненную теплой водой, и снова запеленала ее в свежие полоски, закрепленные булавками.
В одном из углов гостиной стояло не кресло-качалка, а мягкое кресло для чтения. Она сидела и укачивала Шарлотту на руках. Маленькие глазки Шарлотты закрывались, на ее крошечном личике появилось довольное выражение.
Она полностью доверяла своей сиделке. Дочь не представляла, что творится вокруг. Какое зло существует в мире. О том, что за ними охотятся.
Любовь к младенцу на ее руках сжимала грудь Ханны. Она так боялась, что не сможет полюбить ее, что будет испытывать к ребенку ту же ненависть и отвращение, что и к монстру, ответственному за ее создание и разделяющему ее гены.
Что, если она будет похожа на Пайка? Что, если бы в ней жила его тьма, его зло? Что, если каждый раз, когда Ханна смотрела на нее, она бы видела своего похитителя, отражающегося в глазах ее ребенка?
Но этого не случилось. Она выглядела как Ханна. Она выглядела как ребенок: невинная и непорочная. Пайк не имел к ней никакого отношения. Ее дочь была ее и только ее.
Все, что Ханна пережила и переживет, не входило в это бремя. Она любила свою дочь целиком, полностью и безоговорочно.
Ханна обняла Шарлотту. Она тихонько напевала, но не пела. Слова, ноты — они не приходили к ней. У нее болели глаза, но сон не шел.
Метель на улице создавала тяжелые, колеблющиеся тени. День клонился к позднему вечеру. Она слушала, как ветки скребут по стене дома, как стонет ветер, и боролась с подкрадывающимся страхом.
Ханна чувствовала, как снег окружает дом, давит на крышу, медленно ползет по стенам, сползает под окна.
Она сосчитала книги в книжном шкафу — сто тридцать три, жалюзи на окнах — пятьдесят шесть, полоски на пледе — сорок две.
Маленькая и теплая, Шарлотта прижалась к ее груди. Якорь, поддерживающий Ханну, сохраняющий ее настоящее.
Она держала ребенка здоровой рукой; плохой рукой она покопалась в переднем кармане толстовки и вытащила перочинный нож с четырехдюймовым лезвием.