— Зачем? Я хочу его прочесть. Поймите, Мира, мне интересно, и тому несколько причин. В конце концов, художественную литературу пишут именно для того, чтобы её читали другие, а не для того, чтобы автор держал в столе.
— Это когда писатель-профессионал, — уточнила девушка, — я всего лишь жалкий графоман. Ремесленник, которому, по сути, занять себя нечем, как марать бумагу.
— Я верну вам роман сразу, как прочитаю. Обещаю, — Зорин решил зайти с другого конца. — Он в электронном виде?
— Есть и на листках, — призналась Мира.
— Он у вас с собой?
— Нет, конечно.
— Жаль, безумно жаль, — он покачал головой, — Мира, у вас хороший слог, я же читал ваши университетские работы. Я уверен, что и роман у вас получился интересным.
В следующий момент у него зазвонил телефон, Зорин извинился, вышел разговаривать на улицу.
— Тайка, я тебя убью, — прошипела Мира, как только преподаватель скрылся из виду, — кто тебя дёргал за язык? Зачем ты заварила всю эту кашу?
— А что такого? — невинно отозвалась Таисья. — Ничего плохого в том, что Вадим Георгиевич прочитает твой роман, я не вижу. Наоборот, скажет своё мнение, даст оценку. Роман достоин его внимания.
— Ты, правда, не понимаешь?
— Чего я не понимаю?
— Роман своим сюжетом — это объяснение Зорину в любви!
— Да ладно, не преувеличивай, — улыбнулась Таисья, — ничего такого там нет. А быть прототипом ему польстит. Тем более что в романе он великолепен.
— Так что, Мира, сердце моё, — Зорин вернулся в кафе, — вы дадите мне почитать свой роман? Это будет поводом к следующей нашей встрече, Таисья, разве я неправ?
Глава 15
— Володя, мальчик мой, останься в России, поживи здесь, — Фертовский-старший ласково смотрел на внука.
— Посмотрим, грандпа, посмотрим, — Вилли ничего не хотелось обещать.
— Знаешь что, — Владимир Григорьевич поставил на столик пустую чашку, за время разговора выпил две чашки чая, внук лишь пригубил, — а пойдем в библиотеку, я тебе кое-что покажу?
Вилли перешагнул порог довольно просторного помещения, являющегося огромной библиотекой. Сколько же здесь было книг! Океан собранной литературы разных направлений и тематики — стеллажи большими секциями от потолка до пола. Недалеко от входа находилась резная лестница-стремянка. В центре между книжными шкафами на стене висел небольшой плазменный телевизор.
Вилли сел в предложенное кресло. Сам же хозяин устроился за письменным столом.
— Покурим? — Фертовский-старший достал из ящика стола зелёную бархатную коробку с сигарами. — Крепкая штука, — признался он, — мне вообще-то запрещено, но я позволю себе. В кои-то веки выкурю сигару с внуком, — протянул Вилли коричневую длинную довольно увесистую сигару.
— Почему тебе нельзя, грандпа? — молодой человек её понюхал.
— Сердце пошаливает, — вдруг смущённо признался Фертовский-старший, — один инфаркт уже был. Давно. Надо бы лечь в клинику и обследоваться по полной программе. Да всё как-то некогда — работа, семья, особо нет времени, да и желания. Мы часто бываем у твоего отца, я скучаю по внучке. Она для меня как глоток свежего воздуха. Машенька и Саша — самые главные женщины в моей жизни.
При этих словах Вилли, вовремя отвернувшись от грандпа, поморщился как от зубной боли, стал искать зажигалку. Нашёл.
— Подожди, — остановил его Владимир Григорьевич, заметив зажигалку, — я тебе покажу кое-что куда интереснее, — с этими словами нажал кнопку где-то на внутренней панели стола, и секция одного из книжных шкафов стала медленно и беззвучно отодвигаться. В стене появилась довольно большая хорошо освещённая ниша, в которой за стеклянной витриной лежало множество коробочек.
Владимир Григорьевич поднялся с места, быстро пересёк зал, из кармана пиджака достал миниатюрный электронный ключик, открыл им витрину.
— Вау! — чисто по-американски воскликнул Вилли.
— Володя, я хочу тебе показать свою коллекцию зажигалок, — с этими словами он открыл одну из коробочек. Взору молодого человека предстала серебристого цвета зажигалка. Фертовский-старший взял её в руки, устроил у себя на ладони.
— Прекрасная вещь, — он даже стал говорить тише, словно громкий звук мог каким-то образом навредить зажигалке, — этой красавице сто тридцать шесть лет! Представь себе, мой мальчик, её произвели в конце XIX века в Бирмингеме.
— Это серебро? — внимательно рассматривая раритет, спросил Вилли.
— Безусловно, 925 пробы. Серебро корпус, а сердечник из латуни. Пайка, естественно, ручная, гравировка, — он перевернул зажигалку, показывая гравировальные буквы, — выполнена гильоше-машиной. Бензиновая.