В Подмосковье изловили бандита Шутова. Он убил с целью ограбления нескольких человек, между прочим, в разных районах, чтобы не попасться. Человек этот был не лишен способностей: у себя на заводе изготовил шестиствольный пистолет (он до сих пор хранится в кабинете криминалистики областной прокуратуры), планировал он и масштабную акцию – ограбление инкассаторов, успел сделать даже металлический каркас мины, чтобы подорвать машину на маршруте. В общем, как говорится, он бы далеко зашел, если бы вовремя не остановили. К тому же он очень умело вербовал сообщников среди совсем молодых парней. Его тоже «на ровном месте» признали невменяемым, хотя он всего год назад демобилизовался из армии, где служил в десантных частях, обследовался в госпитале и никаких симптомов заболевания в то время не обнаруживал.
Примерно через полгода с завода, где работал некогда Шутов, нам с возмущением переслали полученное от него письмо: смотрите, мол, кого вы считаете психом, он нормальнее нас с вами. Действительно, обращаясь к начальнику цеха, Шутов просил выслать ему в больницу зарплату за последние две недели перед арестом, кроме того, интересовался новым адресом своей жены и передавал ей инструкции, как ходатайствовать через некоторое время об освобождении его от принудительного лечения.
Вот это письмо я и показал знакомому во время нашей беседы.
– Понимаете, – разъяснил психиатр, – каждый ученый претендует на какие-то свои, пусть небольшие, но открытия. В нашем деле это интересные и ранее не распознанные случаи тяжелых психических заболеваний. И вот представьте себе, на экспертизу попадает человек, совершивший поистине ужасные, неординарные поступки. Или, напротив, поступок обычный, кража там или хулиганство, но необычен субъект – какая-либо знаменитость, известный артист, изобретатель, спортсмен. Если он здоров, то никакого интереса для психиатрии не представляет – заурядный уголовник. Если же невменяем, тот этот случай попадает в научный оборот, используется в различных статьях и рефератах, становится украшением ученых записок и, может статься, окажется учебнике. Так что все это делается в угоду научным амбициям, не больше. Допускаю, в каких-то ситуациях эксперты могут дополнительно утешаться тем, что, отправив человека не принудительное лечение, спасли его – могли ведь приговорить к смертной казни. Но это уже редкость…
– А бывает ли наоборот? – не унимался я. – Человек по всем признакам душевно болен, а его признают здоровым и отдают под суд.
– Не исключено. Я помню нашумевшее уголовное дело: артист оперетты убивал в Москве и окрестных городах взрослых и детей в квартирах, куда входил, представляясь работником горгаза. С материалами дела я знаком. В действиях убийцы было много нелепого, бессмысленного. Он мог в облюбованной квартире оставить поистине ценные вещи, а забрать какую-нибудь ерунду, которую и реализовать-то нельзя. В одной квартире, например, он утащил старый телевизор, по тем временам он никакой ценности не представлял, на самосвале(!) привез его к месту своего обитания. Короче говоря, вся его кровавая эпопея – это цепь деяний безумца, Сейчас уже трудно оспаривать правильно диагноза, но его признали здоровым, судили и расстреляли. В то время практически вся страна была взбудоражена этим делом, и, боюсь, эксперты просто не рискнули разочаровать общественное мнение. А впрочем, Бог им судья, не уверен, что поступил бы иначе.
4. Кто они?
Я, собственно, и раньше знал, что грань между душевным здоровьем и нездоровьем очень зыбка. У многих, кого считают так называемыми «нормальными» людьми, есть серьезные отклонения и в психике, и в поведении. Что же касается тех, кто неоднократно совершал преступления, тем более отбывал наказание в местах лишения свободы, – здесь и говорить не о чем: большинство из них отмечены такими «прелестями», как истеричность, психопатия, невропатия и неврастения, бессмысленная агрессивность. Вообще-то говоря, почти любое преступление является отклонением от нормы, в том числе и с точки зрения здравого смысла, а не только закона. И во многих ситуациях только от эксперта зависит оценить глубину и степень этих аномалий и определить: отвечает человек за свои поступки или нет. Иными словами, вменяемый он или невменяемый. А там, где возможны оценочные, приблизительные суждения, неизбежны и ошибки.
Когда-то я работал в провинции. Однажды мне пришлось выступать в суде по делу о направлении некоего Еськова на принудительное лечение: он заманил восьмилетнюю девочку в подвал и совершил с ней развратные действия. Заключение экспертов было однозначным – олигофрения в степени дебильности, т.е. глубокое слабоумие.
Прошло полтора года, и в тот же суд опять поступило дело на того же Еськова – он пробыл какое-то время в больнице, был отпущен домой, работал дворником и снова попался на развращении малолетней девочки.
По традиции такие дела ввиду их полной «ясности» рассматриваются по упрощенной процедуре, сами «герои дня» в суд не приглашаются, свидетели допрашиваются наспех, эксперты дублируют заключение, которое представлено следствию. Так было и в этот раз, тем более что факт правонарушения сомнений не вызывал и не отрицался самим Еськовым.
Но когда года через два аналогичное дело снова поступило в суд, у меня появились серьезные сомнения. С одной стороны, и сам я стал опытнее, а с другой – подумал: сколько же еще успеет Еськов развратить девочек, если продолжительность жизни дебила не меньше (это я успел уже узнать), чем у нормального человека?
Прежде всего я внимательно изучил материалы дела. Еськов действительно учился в так называемой вспомогательной школе. Но от службы в армии его освободили не по этим признакам, а из-за язвы желудка. Работал он всегда то сторожем, то дворником, то грузчиком в магазине, и везде его хвалили за добросовестность, усердие и покладистость. Удивительно, но на работе его «дурачком» не считали – просто вялым, ничем ничем не интересующимся, в том числе и женщинами, над чем неизменно подшучивали. Главное, что обращало на себя внимание, – к своим «выходам в свет» он тщательно готовился: уходил как можно дальше от своего района, где его многие знали, находил открытый подвал, безошибочно выбирал на улице не самую бойкую девочку из играющих в одиночестве, заговаривал с ней и после установления контакта приглашал в подвал посмотреть котенка или щеночка. То есть действия его были вполне осмысленными, за исключением, естественно, гнусной цели.
Побеседовал я и с его матерью. Бедная полуграмотная женщина растила сына одна, всячески нахваливала его за доброту, безотказность и трезвость. По ее словам, пребывание на принудительном лечении не тяготило сына, вновь попасть туда он не боялся и домой не просился. Опасаясь за его судьбу, она пыталась даже «женить» его: подыскала, по ее словам, такую же «полудурку». Но сын на «невесту» не отреагировал…