Она должна бы излучать счастье. Чувствовать себя такой довольной, такой легкой, что у нее должно бы появиться чувство, будто ноги не касаются земли.
Тем не менее – ничего этого нет.
Напротив, Маринетт чувствует себя тяжелой, словно отныне на ее плечи давит непосильный груз.
Конечно, с одной стороны, дело в Адриане. Его отъезде. Его отсутствии. У Маринетт разбилось сердце, когда он улетел на другой берег Атлантики, и не проходит и дня, чтобы ее мысли не обращались к нему. Каждый раз она разрывается между чувством вины, сожалениями и глубокой грустью, одновременно с тревогой спрашивая себя, как у Адриана дела.
Его жизнь разбилась вдребезги, и она по-прежнему винит в этом себя.
Сотни раз она собиралась послать ему сообщение. Просто чтобы получить хоть какие-то новости. Просто чтобы убедиться, что у него всё хорошо.
И сотни раз она передумывала. Что сказать? Что она любит его? Что она глубоко сожалеет о том, что произошло? Что она хотела бы, чтобы Бражник не был его отцом?
Зачем? Зло уже совершилось.
И всё же однажды Маринетт решается. Призвав всё свое мужество, она посылает Адриану короткий e-mail, желая ему всяческого счастья в новой жизни и спрашивая, как у него дела. Но письмо остается без ответа, и ее уставшее сердце получает еще одну трещину. Алья пытается ее утешить, заверить, что, если Адриан не отвечает, дело вовсе не в Маринетт. Адриан пытается перевернуть страницу, объясняет Алья удрученной подруге. Он бежит от мира моды, от старых друзей, ото всего, что может напомнить ему о Париже и об отце.
– Даже Нино с трудом связался с ним, – вздыхает Алья. – Ему пришлось буквально преследовать его много дней, чтобы он соизволил ответить на его сообщения. А ведь он все-таки его лучший друг!
И, как всегда, когда она думает об Адриане, Маринетт стискивает зубы и пытается убедить себя, что время излечит раны.
Но каким бы жестоким оно ни было, этого горя недостаточно, чтобы объяснить безысходное ощущение уныния, которое давит на Маринетт. Она всей душой любит то, чем занимается. Дизайн – то искусство, которое ее увлекает, и к которому у нее особый талант – такой талант, что ее работы регулярно составляют гордость ее преподавателей. Каждый день она шьет, рисует, узнает больше о мире, который завораживает ее.
И с каждым днем она немного больше падает духом.
Маринетт не знает, что делать, чтобы ей стало лучше. Словно ее мир постепенно потерял краски, став серым, а она даже не заметила. Маленькие повседневные радости потускнели. Ее улыбки потеряли свой блеск. Даже долгие прогулки по любимому городу больше не служат бальзамом для сердца.
У Маринетт ощущение, будто она лишь тень себя. Будто она делается невыразительной, исчезает, словно постепенно растворяется в тумане. Однако она борется. Она постоянно спрашивает себя и пытается понять, что с ней происходит.
Дело не только в Адриане, это точно. Есть что-то еще.
Но вопреки всем попыткам самоанализа и прочим мысленным странствиям, ничто не помогает. Маринетт чувствует себя пустой. Отчаянно, ужасно пустой. Она лишь оболочка без души, которая влачит грустное существование, спрашивая себя, куда подевалась ее жизнерадостность.
А потом однажды очевидность ударяет ее с такой силой, что у нее перехватывает дыхание.
Ей не хватает прежней жизни.
Просто-напросто.
Маринетт едва не плачет, настолько теперь всё кажется ясным.
Она пыталась убедить себя, что может идти дальше, она яростно пыталась убедить себя, что отдать свой камень чудес было для нее лучшим исходом. Но после недель, проведенных в полнейшем отрицании, она вынуждена признать, что ошибалась.
В течение трех беспокойных лет она была Ледибаг. Героиней Парижа. Той, которая заботилась о жителях столицы и противостояла супер-злодеям. И теперь, когда она всего лишь Маринетт, ее существование кажется ей унылым. Безвкусным.
Двойная жизнь вносила соль, которой теперь не хватает в ее повседневной жизни. С сжимающимся сердцем она вспоминает о возбуждении, которое испытывала каждый раз, облачаясь в костюм, и об удовольствии постоянно быть в центре действия. Быть Ледибаг означало для нее быть кем-то необыкновенным. Быть полезной, иметь свое место в мире.
Жить.
Маринетт удивлена силой своих чувств. Оглушена. Ошеломлена.
Никогда бы она не подумала, что может настолько сожалеть о своем статусе героини. В отличие от Черного Кота, который принял жизнь супер-героя так, словно ждал этого мгновения с рождения, Маринетт вначале рассматривала эту роль как принуждение. Долг, который она считала себя обязанной исполнять, поскольку ее назначили.
Ей понадобилось время, чтобы свыкнуться со статусом героини, чтобы найти достаточно веры в себя, чтобы полностью принять на себя эту роль. Потом с течением дней, недель она втянулась в игру и не меньше напарника испытывала горячее увлечение ролью защитницы Парижа.
Ей нравилось быть Ледибаг. Она даже обожала это.
Тем не менее она всегда была убеждена, что, когда настанет день уйти в заслуженную отставку, она прекрасно сможет перевернуть страницу.
Теперь она понимает, что глубоко заблуждалась.
Тем же вечером, впервые после поражения Бражника, Маринетт заглядывает в Ледиблог. Она пропускает статьи о последнем сражении и сотни и тысячи сообщений посетителей, которые спрашивают, есть ли у кого-нибудь хоть какие-то идеи, куда исчезли Черный Кот и Ледибаг после победы над врагом.
Вместо этого она смотрит фотографии и видео, которые Алья годами увлеченно скапливала в Ледиблоге.
Со слезами на глазах Маринетт часами разглядывает свидетельства подвигов Ледибаг и Черного Кота. Грудь сжимает всё больше каждый раз, когда она замечает торжествующее сияние в глазах той, кем она была когда-то, и каждая ее улыбка словно нож в сердце.
Она хотела бы вернуться назад. Она так сильно хотела бы вернуться назад.
Прежде она была такой счастливой.
Проходят недели, а уныние Маринетт лишь возрастает.
Она уже не может пройти мимо Эйфелевой башни без покалывания в сердце, не вспоминая, насколько необыкновенный вид открывается с вершины – выше, чем открытые посетителям зоны.
Проходя через университетский городок, Маринетт поймала себя на том, что бросает ностальгические взгляды на крыши Парижа, вспоминая времена, когда ей было достаточно секунды, чтобы взлететь в воздух. С душераздирающей четкостью она помнит ощущение ветра на лице при прыжках со здания на здание и о невосполнимом чувстве, что она делает для города нечто, что может только она.
В эти мгновения у Маринетт чешутся пальцы, и почти возникает ощущение йо-йо в руке. Она была Ледибаг, это выгравировано в ее плоти.
Но у нее больше нет могущества, больше нет необычайной скорости, больше нет силы.
Она лишь простой человек.
У нее слишком резко отобрали камень чудес и друзей, и она не успела попрощаться с жизнью героини. С того летнего дня, когда был побежден Бражник, она остается пленницей прошлого с безнадежно застывшим сознанием.
Ей не хватает возможности быть Ледибаг. Ей не хватает Тикки.
И Черного Кота…
Черный Кот – это больная тема.
Теперь, когда Маринетт снова позволяет себе думать о напарнике, она злится на него за уход. За то, что бросил ее, даже не потрудившись попрощаться. Она так и не поняла этого абсурдного поступка Черного Кота, и чувство, что ее предали, тем острее, что она всегда абсолютно верила в связь между ними. В течение дней, недель она колеблется между яростью и горем, проклиная напарника и одновременно горько сожалея о его отсутствии.
Если бы Черный Кот был рядом, Маринетт убеждена, ей было бы далеко не так тяжело пережить потерю своих сил. Это абсолютная уверенность. Они с Черным Котом вместе противостояли бы этому испытанию и блестяще вышли бы из него – как всегда.
Нет.
Как было всегда.
Раньше.
Со временем гнев смягчается, а потом исчезает. Маринетт снова становится меланхоличной. Изо дня в день она вспоминает все моменты, которые они с Черным Котом прошли вместе. О том, как она могла, не задавая вопросов, вверить свою жизнь в его руки, как он был ей ближе, чем кто-либо, а ведь она даже не знала его настоящего имени. Она вспоминает об их разговорах, об их шутках, об их необыкновенном взаимопонимании. Иногда она даже ловит себя на каламбурах и грустно улыбается, представляя, какое лицо было бы у ее напарника, если бы он ее услышал.