Волк почувствовал, что сейчас в домишке станет очень тесно и громко, поэтому тихонько выскочил во двор. А там его как раз увидели Дровосеки, которые не стали дожидаться объяснений голодного хищника и точно исполнили сценарий сказки.
Волчья душа плыла над Темным лесом и горестно завывала. Такой несправедливости еще свет не видывал. Ему не досталось ни жилистой старушки, ни пухленького подростка, ни завалящего пирожка.
Пока Анна и свекровь выясняли отношения, волчья душа нашла душу девочки и быстренько поменялась с ней местами, а вот волчья душа эльфам ни к чему, поэтому и выкинули они ее из темного заколдованного леса.
Красная шапочка проснулась, удивилась, что мать куда–то ушла и, радуясь нежданной свободе, нашила куклам платьев. Анна вернулась уставшая и злая, даже не особо обрадовалась и удивилась пробуждению дочери, надавала ей профилактических оплеух и поставила тесто на пирожки, «чтобы завтра ты сама несла их своей стервозной бабке!» добавила Анна.
Воскресший волк заморил червячка беспечным зайцем и зарекся говорить в лесу с кем–нибудь, кроме маленьких девочек в красных шапочках. Дровосеки точили топоры, а эльфы, ругаясь, плутуя и танцуя, вернулись в свои сказки.
А на следующий день Красная шапочка, взяв корзинку с пирожками и бутылкой вишневой наливки, отправилась навестить свою бабушку, жившую на краю большого темного леса.
Новогодняя сказка про домового
О том, что он скоро лишится всего, домовой Мефодий узнал ясным осенним днем. Дело так было. Сидел он на покосившемся заборчике и одобрительно наблюдал, как сноровисто и ловко, несмотря на свои годы, бабка Макаровна выкапывает картошку. По подсчетам домового, овощей им должно было хватить на всю зиму. Да еще курочки и коза в хозяйстве имелись, значит с яйцами и молоком будут. Щедрые соседи непременно угостят свининой и телятиной, а, значит, до весны дотянут, а там солнышко, тепло и новый год. Для себя он считал началом нового года именно весну, когда все просыпается и на душе сразу становится легче. Вот тут–то его рассуждения и прервала серая тень, размахивавшая листком, вырванным из откидного календаря. Такие календари Макаровна очень любила, каждое утро отрывала «вчерашний день» и с удовольствием читала, что в новом интересное будет. Листок был от 14 декабря. Тень невежливо ткнула листком Мефодию в нос и стояла, ожидая подтверждения.
— Понял я, отсрочить никак нельзя? — спросил домовик и сразу устыдился. Какой отсрочить, что он, первый век живет, чтобы такие глупые вопросы задавать. Раз уж прислали гонца с точной датой, значит все так и будет. — Еще указания будут?
Тень не удостоила его ответом и помчалась дальше, нести свои скорбные вести.
— Вот оно, значит, как получается. Не будет у Анны Макаровны ни зимы, ни весны и столько картошки ей совершенно ни к чему.
Устав домовых очень четко разъяснял, что Мефодию надо делать дальше. Предупредить соседей–домовиков, узнать, кому домишко перейдет, да и подумать, как самому быть. Тут он уже волен был решать сам, никто ему указывать не смел.
Анна Макаровна, недавно разменявшая девятый десяток, жила в маленьком поселке на окраине пока еще не очень большого города. Так сложилась жизнь, что была она одинока, родня, совсем дальняя где–то имелась, но с ней она не общалась. Соседи ее любили и уважали: всегда выслушает, словом поможет и делом, сор из чужой избы не вынесет, где надо смолчит, где надо посоветует. Бывшая учительница, она ни о ком не сказала дурного слова и сердилась и кричала только в одном случае — если портили библиотечные книги. Читать она любила и читала много, в библиотеку собиралась, как на праздник, тщательно увязывала прочитанные книги в платок и степенно, не торопясь, шла за новыми. Так и текла ее жизнь последние годы — размеренно и скучно скажет кто–то, но им — Анне Макаровне и Мефодию она нравилась. Дом, огород, лес рядом, куры и козы, кошка и собака, свежий воздух и тишина. Что еще человеку и домовому для счастья надо? И вот, совсем скоро, 14 декабря, Макаровна должна была умереть и все счастье, вся жизнь, которую ей помогал выстраивать Мефодий, закончится. С посланниками спорить бесполезно, они только предупреждали о неизбежном, а у кого вымолить отсрочку Мефодий не знал, да и понимал, что человеческий век короток и все равно им придется расставаться.
Анна Макаровна умерла во сне, быстро, даже не поняв, что с ней случилось. Просто глубоко вздохнула, а выдохнула уже свою душу, еще крепко привязанную к телу и не понимающую, что случилось.
— Милая ты моя, — Мефодий гладил душе руки и плакал. — Столько лет вместе. Ну, ничего, может быть еще свидимся, ты не переживай, я обо всем позабочусь.