Она вернула поцелуй, сердитый, голодный. Сердце Шона взволнованно забилось.
Он приподнял ее лицо за подбородок и просто сказал:
– Ты любишь меня. Я могу тебя заставить захотеть меня. Сейчас и этого достаточно. Над доверием поработаем позже.
– Ни за что, заносчивый ублюдок, – прошипела она. – Проваливай.
– Нет, не уйду. Я тебя абсолютно понимаю. – Шон поднял ее, поддерживая под ягодицы, и перенес на диван. Там уложил на подушки, опустившись рядом. – Но если у меня есть единственная оставшаяся карта, я ее разыграю, черт возьми.
Трясущимися руками Лив оттолкнула его лицо, когда он снова попытался ее поцеловать.
– Ладно, – промолвила она. – Конечно, ты можешь меня одолеть. Ты очень сильный. И да, в твоей власти довести меня до оргазма. Но это и все. На этом конец. Когда ты закончишь, я все равно скажу, чтобы ты уходил. Поэтому уйди сейчас. Пожалей нас. Будет только больнее.
– Нет. – Он накрыл ладонью ее руку, потерся о нее щекой. Покрыл поцелуями ладонь Лив, пальцы, косточку на хрупком запястье. – Если я доведу тебя до оргазма единожды, то почему не еще раз? И еще раз, и еще, и, черт побери, не успеешь ты оглянуться, как минуют лет шестьдесят пять.
Он скользнул по ее ногам под юбку, поверх толстых шерстяных чулок, пока не дошел до оголенной нежной кожи бедер.
Лив шлепнула его.
– Прекрати, ты, похотливая помешанная свинья. Так вот каков твой план? Просто сделать из меня навечно сексуальную рабыню?
– О, господи, – хрипло произнес он. – Звучит божественно.
Лив бешено вырывалась.
– Нахальный кобель, – пробормотала она.
– Ага.
Одежда была просторной, и не составило труда добраться до трусиков из хлопка, почувствовать тепло между ее бедер, сексуальный изгиб тонкой талии.
Лив протестующе что-то бормотала, но дыхание участилось, щеки раскраснелись. Шон проник под утепленную ткань нижнего белья, отыскал нежные холмики грудей, которые подпирал хлопковый бюстгальтер. Соски Лив напряглись.
Под рукой Шона часто-часто билось ее сердце.
Ему на глаза набежали слезы. Он спрятал лицо на груди Лив, и они впитались в заляпанный краской свитер. Шон расчувствовался до невероятности. Какая она чертовски красивая. Какая хрупкая. И тело ее – сокровищница, заключавшая бесценную драгоценность – душу Лив Эндикотт.
Его принцесса, королева, императрица. Его богиня.
Одно короткое движение, и трусики слетели, обнажив жаркое гнездышко кудряшек, соблазн для ласковых пальцев. Шон задрал юбку выше талии. О, господи. Эта гладкая кожа, порванные трусики, болтающиеся на одной ноге, жаркое розовое естество в обрамлении темных волосков. Словно манит его.
Лив закрыла глаза, разметав спутанные волосы по диванным подушкам. Ресницы бросают темные тени на лицо с дорожками слез. Пятно румянца цвета зари алеет на бледной щеке, нежная нижняя губа закушена белыми зубами. Каждая деталь доводила Шона до безумия.
Контраст между изящным женским телом и толстыми шерстяными чулками, поношенной юбкой, стоптанными башмаками был невероятно эротичен.
Лив прильнула, схватилась за рубашку Шона, сдернула толстую куртку с широких плеч, словно злилась, что тот еще одет.
Он дал Лив время одолеть рукава. Его руки изголодались по ее жаркому телу. Член – словно оголодавший зверь, рвущийся с цепи, но в первую очередь Шон должен изо всех сил держаться. Лучше всего довести до оргазма ее – самый легкий способ, беспроигрышное решение.
На себя наплевать.
Он благоговейно скользнул пальцем в тесную, влажную щель, рот наполнился слюной. Шон до боли скучал все эти месяцы по ее сладостному вкусу. И наклонился, чтобы языком заплатить страстную дань ее нежной женской плоти.
О, Господи. Как всегда. Шелковая солоноватая сладость. Восхитительная. При каждом скольжении языка ответный всхлип. Шону нравилось, как Лив боролась и дрожала, как металась и дергалась под его ртом, и он чувствовал ее ярость по тому, как она резко и судорожно впивалась ногтями сквозь рубашку ему в спину.
Ее пробирало до самого нутра, судя по дрожи от бешеного возбуждения, но Шон инстинктивно боялся, что она взорвется слишком скоро.
Лучше тянуть финал, заставить ждать. Держать как можно дольше в этом болезненном состоянии дрожи.
Богу известно, что Шон согласен часами погружать лицо между ее ног. Даже вечно. Вкушая рай.
Да этот ублюдок, любитель манипулировать, сладко проводит время.
Довел ее до ужасного состояния, когда она вся трясется от вожделения, и держит в этом кошмаре бесконечно, на грани вечности…
Когда наконец он сжалился и позволил перевалить за гребень, Лив накрыл такой бурный оргазм, что высушил до дна.
Она превратилась в хныкающую дурочку. Поверженную. Растерявшую все достоинство.
Впрочем, этот не злорадствовал. Хватило ума. Просто уткнулся носом ей в живот, щекоча дыханием.
Лив повернулась на бок, насколько могла, когда ноги обнимают широкие плечи великолепного крупного мужчины, спрятала в ладонях лицо. Как она и ожидала, Шон воспользовался своим преимуществом и затащил ее в постель. Каждая клеточка трепетала от наслаждения. Сердце пело от страсти. В груди таяло от нежного чувства. Лив жаждала, чтобы он наполнил ее, страстно желала его тепла, тяжести его тела. Ощутить эти восхитительные стальные мускулы. Она с готовностью ждала, что он войдет в нее, устроит ей долгую бешеную скачку. И вот она… затаила дыхание…
А он только уткнулся лицом ей между ног. Чем доводил до безумия.
– Прекрати, – пробормотала Лив. – Щекотно.
Шон лениво ущипнул ее за бедро и чуть-чуть провел щетинистым подбородком. Пригладил взъерошенные кудряшки, влажные чувствительные складки, так заботливо, словно пушистого котенка.
– Ни за что, – прошептал он.
Шон выглядел похудевшим, черты заострились. С короткой стрижкой казался незнакомцем. Жестким и решительным.
Лив отвернулась и уставилась на стену. Три месяца сдерживаемой боли и неразберихи были запечатаны в ней, как пробкой в бутылке. Горе, заброшенность и мучительное одиночество. Невозможно вынести.
– Зачем? – взорвалась Лив. – Зачем ты здесь после всего того, что было? Почему передумал? Тебе было проклятое видение? Или что?
Он поднял лицо, но Лив не посмела встретиться с ним взглядом. Она не поддастся его внушению. Она должна остаться сильной.
– Похоже на то, – тихо ответил Шон. – Я поднялся в горы. И понял там пару вещей. Во-первых, если я не смогу себе доверять, то с тем же успехом могу умереть. И второе – я не хочу умирать. В-третьих, если я собираюсь жить, то придется вернуться к тебе. Потому что моя жизнь не стоит даже кучки дерьма без тебя.
– О, надо же. – Ее сотряс смех сквозь слезы. – Какое поэтичное красноречие.
– Ты вдохновляешь меня, детка.
Она вытерла слезы рукавом. Шон сунул ей в руку платок. Потом повернул к себе ее лицо, пока Лив не взглянула в его хмурые глаза.
– С той поры у меня не было ни одного приступа, – тихо признался он. – Это не значит, что они не повторятся снова. Мозги мне основательно повредили. Но я думаю, во всяком случае, надеюсь, что худшее позади. Поэтому решать тебе, Лив. Если ты хочешь рискнуть, то давай. Я не могу томиться ожиданием, когда же почувствую, что достаточно хорош для тебя. Потому что никогда такого не будет.
– О, заткнись. – Лив попыталась вырваться, но он не дал. Только крепче сжал объятия. Она сердито высморкалась в платок. – Нелепо и оскорбительно. Я никогда не считала тебя совершенством. Но я не могу быть с человеком, который бросает меня, стоит только наступить трудностям.
Его лицо напряглось.
– Прости. Обещаю, что больше не буду. Перед Господом клянусь могилой матери, клянусь своей святой честью. – Шон замешкался. – Ну такой, какая есть.
– У тебя с честью все в порядке, – резко возразила Лив. – А вот отсутствие у тебя элементарного здравого смысла сводит меня с ума.
Он подавил смех и искоса взглянул на нее.