– В армии, – сказал он ей. – Полк рейнджеров. В основном на Балканах. После службы в армии я разъезжал по Восточной Европе и Африке. Благодаря военным связям получил рабочий контракт. Деньги были неплохими. А в тот момент такая работа подходила моему настроению.
– Работа по контракту? – Ее голос звучал настороженно. – Что это значит?
– Наемник, – коротко ответил Шон.
Это заставило ее замолчать. Наверное, она решила, что он был наемным бандитом. Можно сказать, что в какой-то степени так оно и было. Все зависит от точки зрения. Жизнь сама по себе складывалась таким образом: трудно определить, трудно оправдать.
– Ничего себе, – сказала она слабым голосом. – Разве это не было, м-мм, очень опасно?
– Да. У меня было много работы, потому что я быстро учу языки. Я говорю на хорватском и фарси, немного на арабском и персидском, прилично на французском и на куче неизвестных диалектах, о которых ты, наверное, никогда и не слышала. Моя фотографическая память работает и на слух, если правильно запрограммировать мозг.
– Поразительно, – прошептала Лив. – Хотелось бы и мне так уметь.
Шон взглянул на нее.
– Кто сказал, что не умеешь?
Она насмешливо фыркнула:
– Вернись в реальность.
– Нет, правда, – запротестовал он. – Это просто трюк. Нас учил мой отец. Просто нужно сосредоточиться. Ничего больше. Все это могут.
– Да, точно. – Ее голос был полон иронии. – Я не знаю, как заставить тебя понять, Шон, но то, что ты описал, ненормально. Так, по сути, остальные люди могли бы описать гения со странностями.
– Что касается странностей, тут ты права, – согласился он. – Тебе нужно послушать моих братьев. Они думают, что я талантливый идиот. Я могу выделывать трюки вроде танцующего медведя, но не могу избавиться от проблем с копами. И что это говорит об уровне моего интеллекта?
Лив закрыла лицо руками. Шон услышал сдавленный смех и почувствовал вспышку счастья – ему удалось ее рассмешить, пусть даже она смеялась над ним.
– Значит, с тех пор ты занимаешься, э-э, работой по контракту? – спросила Лив, когда снова смогла контролировать голос.
– Не-а. Некоторое время тому назад я перегорел. Сначала, после смерти Кева… после того, как Кева убили, – поправил он себя, – мне было плевать, жив я или умер. Но через какое-то время я начал возвращаться к жизни. И если ты продолжаешь жить в постоянной опасности, не важно, насколько ты удачлив. Статистика тебя догонит. Кроме того, это было чертовски угнетающе. В конце концов, я закончил бы тем, что всадил в себя пулю, чтобы не видеть все это ужасное дерьмо каждый раз, когда закрываю глаза.
– Боже мой, – прошептала Лив. – Это ужасно. Мне очень жаль.
– Помнишь, я рассказывал тебе об алмазном руднике, где я облажался? Эпизод с электрическим проводом? Для меня это было решающим доводом. Этот шрам я тоже получил в том инциденте. – Он положил руку с одной стороны живота, где пульсировала воскрешенная в памяти боль. – Потом у меня было много времени, чтобы лежа наблюдать за капельницей в руке и размышлять, какая фиговая у меня жизнь. И я решил, что пора завязать.
Лив молчала, обдумывая его слова, но Шон знал, что еще не сорвался с крючка. Долгие поездки на машине были хуже всего, когда дело касалось любопытных женщин. Будто тебя приковали цепью к стулу.
– Тем летом, когда мы встретились, ты копил деньги, чтобы закончить колледж, – осмелилась она сказать осторожно.
«И потратил каждую копейку на бриллиант для тебя, детка».
Однако вслух он ничего не сказал, и как раз вовремя. Не нужно обременять ее этим. Он коснулся маленького драгоценного камня в ухе, повращал его. Единственная его нервная привычка.
Шон носил его с тех пор, как скопил денег, чтобы сделать из него сережку, и никогда не задумывался почему. Может, это мазохизм. Или суровое напоминание никогда не заводить отношений с женщинами. Или извращенная смесь того и другого.
А может, просто потому, что он был тщеславным павлином. Алмаз выглядел стильным, как он и любил, и раздражал его не имеющих чувства юмора братьев, которых он тоже любил. Дразнить Дэви и Кона было одной из величайших радостей в его жизни. Они считали его алмаз женоподобным кривлянием. Ну и черт с ними. Это были всего лишь слова строгого старого сумасшедшего Эймона. Будь он проклят, если позволит призраку мертвого отца диктовать ему свое мнение еще и по поводу модных аксессуаров.
Отец и без того достаточно долго отбрасывал тень на всю его жизнь.
– Итак. Я знаю, ты интересовался изучением прикладной химии. Ты когда-нибудь… – но Лив не договорила.
– Нет, Лив, – мягко сказал он. – Я не закончил колледж.
Она помолчала.
– Только не подумай, будто я тебя критикую.
– Не-а. Тем летом многое изменилось. Сказать по правде, я совершенно забыл о прикладной химии. Это едва приходило мне в голову.
– Мне жаль, – тихо сказала она.
– Не стоит, – возразил Шон. – Я не жалею. Оглядываясь назад, научные или теоретические исследования или научный центр были бы ошибкой для такого придурка, как я. Я бы спятил и помер. Я же адреналиновый наркоман.
Лив сплела руки и повторила:
– Мне очень жаль.
Шон недоуменно взглянул на нее.
– И почему тебе жаль на этот раз?
Она пожала плечами:
– Из-за всего, что случилось пятнадцать лет назад. Из-за негативного влияния, которое оказало случившееся на твою жизнь. И из-за того, что случилось сегодня.
– А-а, это, – протянул он. – Я об этом не жалею. Мне лучше, чем было раньше. Легче иметь дело с тем, что Кева убили, чем признать, что он сошел с ума. Теперь у меня есть кто-то извне, кого я могу выследить и убить. Это намного лучше, детка. Намного лучше.
– Ну, – пробормотала она с сомнением, – полагаю, так и есть. Если ты так говоришь.
Решив отвлечься от нервирующих вопросов, Шон спросил:
– А чем ты занималась последние пятнадцать лет?
Лив коротко рассмеялась:
– По сравнению с тобой, абсолютно ничем.
– Да ладно тебе, – ни на секунду не купился Шон. – Выкладывай.
Лив подняла руки.
– Я вела обычную, скучную, предсказуемую жизнь. Поступила в колледж. Уехала за границу. Изучала искусство, архитектуру и литературу. Пыталась выучить французский и итальянский, но не очень преуспела. Получила степень магистра в библиотечном деле. Работала библиотекарем-исследователем в разных местах. Решила попытать счастья в управлении книжным магазином. Остальное ты знаешь.
– Я думал, твои родители хотели, чтобы ты присоединилась к семейному бизнесу.
– О да. Мама была в бешенстве. Я потратила много сил, чтобы противостоять ей. Думаю, это самая большая военная история в моей жизни, но она слишком печальная и скучная, чтобы рассказывать. Но это только для меня. Я не пересекала пустыню на верблюде, не дралась на мечах, не охраняла алмазные рудники, не участвовала в смертельной схватке с жестокими военачальниками и тому подобное. Так что моя жизнь была заурядной и скучной.
Шон потер шрам от пулевого ранения и заметил:
– Радоваться надо.
– Знаю, но моя жизнь кажется такой пресной. По крайней мере, до вчерашнего дня моя нормальная жизнь, главным образом, заключалась в работе. В свободное время я читала книги, ездила в магазин за продуктами, стирала, оплачивала счета за коммунальные услуги. Я смотрю много фильмов. Люблю работать в саду. Коллекционирую лоскутные одеяла. Мне нравится делать хлеб с джемом. Быть домашней.
Шон представил все это. Готовить вместе с ней, медленно передвигаясь по их домашней, загроможденной всякой всячиной кухне. Прижиматься к ней под одним из тех лоскутных одеял. Жевать домашний хлеб с джемом с ней на диване.
Садоводство? Хм. Может, он растянулся бы на шезлонге и пил холодное пиво, наблюдая, как Лив работает в саду, сексуально склонившись над помидорами под углом в девяноста градусов, в узких синих джинсах. Да. М-мм.
– Звучит просто замечательно, – сказал он задумчиво. – Можно я кончу?
Она издала звук, будто выдохнула весь воздух из легких.
– Прекрати, Шон. Я не знаю, что и думать, когда ты говоришь такие вещи.