Слезы жгли глаза. Лив сморгнула их и осторожно проговорила:
– Это ужасно грустно, но я не понимаю, какое это имеет отношение к нам.
– Посмотри на нас, Лив. Я делаю с тобой то же самое, что мой отец делал с ней. Я увез тебя, спрятал, решил, что я единственный на земле, кто может обеспечить твою безопасность. Где-то я эту песню уже слышал.
– Неправда, – покачала головой Лив. – Все совсем не так.
Шон пожал плечами:
– Я до смерти боюсь, что эти ублюдки схватят тебя, если ты вернешься к своим предкам. Не думаю, что у копов есть ресурсы, чтобы тебя защитить. Их не хватит для поимки такого целеустремленного человека, как Ти-Рекс. Я это чувствую, но не могу доверять интуиции полностью. Особенно после того, что случилось с моим отцом.
– Ты возложил всю ответственность за произошедшее на отца, – заметила Лив. – А как насчет твоей мамы? Разве у нее не было своего мнения?
Шон выразительно уставился на нее.
– Ты не знала моего отца.
– Верно, но я знаю тебя. Кроме того, сейчас я тоже несу за тебя ответственность.
У него расширились глаза.
– Черт бы побрал эту гребаную ответственность. Да хоть братьев моих спроси.
– Ты требуешь слишком много внимания, – поддразнила она. – Как «феррари». Или реактивный истребитель.
– Кстати о внимании… – Шон наклонился вперед и схватил ее за бедра, потянув на себя, пока она не оседлала его. Головка члена уткнулась в складки, и Лив опустилась, обхватывая его изнутри. – Есть у меня кое-что, что нуждается в очень пристальном внимании.
Лив извивалась в его руках, хихикая:
– Но я устала.
– Тогда отдохни. – От ленивой улыбки ямочки на щеках Шона стали заметнее. – Тебе не нужно ничего делать. Но если мы собираемся валяться и делиться секретами, то я бы предпочел заниматься этим, когда мой член внутри тебя.
Лив пошевелилась.
– Тебе удобно так разговаривать?
– Удобнее некуда. Меня обнимает и целует тугая и теплая киска принцессы. Даже описать не могу, как это классно.
– А я не могу связно думать, – ощущая внутренний трепет, призналась Лив.
– Ну, так не думай. – Шон потянул ее вниз, и ее грудь теперь покачивалась у его лица. Ее волосы создали таинственную душистую завесу вокруг них. Шон вытащил прядь волос изо рта. – Сама знаешь, это все твоя вина.
Она рассмеялась от щекочущих прикосновений его горячего рта.
– Неужели? И почему это?
– Ты постоянно говоришь мне всякие соблазнительные вещи. – Он прижал губами ее сосок, повращал вокруг него языком и потянул. – И от этого у меня твердеет член.
– Да ладно тебе. Он у тебя твердеет, даже когда я ору на тебя и пытаюсь поколотить.
Шон задумался.
– И то правда, черт возьми, – насмешливо сказал он, будто только что сделал величайшее открытие. – Ох, будь я проклят… Это потрясающе. Наклонись так, чтобы клитор терся о… да! Вот так. Прекрасно.
Лив сдалась и стала двигаться, разрываясь между двумя полюсами удовольствия, от которого готова была растаять: Шон продолжал жадно посасывать ее грудь, одновременно растягивая ее изнутри, медленно и умело скользя и погружаясь. Ее волосы легли веером в плавающих облаках пены. Слышны были лишь плеск воды, влажные звуки его сосущего рта и срывающиеся вздохи самой Лив.
Кульминация была долгой и бесконечно прекрасной.
Когда Лив открыла глаза, Шон вытащил ее из ванны и подхватил на руки. Она с визгом вцепилась ему плечи – никак не могла привыкнуть, что он носит ее на руках.
Шон отнес ее в комнату и совершенно мокрую положил на смятую постель. Раздвинул ей ноги и убрал с ее лица мокрые волосы.
– Хочу наполнить тебя своей спермой.
Лив пыталась заговорить, но для этого нужно было дышать полной грудью, а прямо сейчас она могла только урывками глотать воздух.
– Покачай головой, если не хочешь, – хрипло предложил он.
Лив погладила его по лицу, Шон издал резкий звук и сорвался с цепи. Господи, она любила, когда он становился диким, когда на шее напрягались сухожилия, когда он забывался, вбиваясь в нее глубокими, жесткими толчками, удовлетворяющими сумасшедшее и дикое первобытное желание.
Взрывная волна живительного восторга слила их вместе.
Когда Лив снова начала осознавать реальность, то увидела, как Шон перекатывает между пальцами что-то маленькое, сияющее и блестящее.
Она посмотрела на вещицу.
– Твоя сережка. Выпала?
Шон протянул ее Лив:
– Она твоя.
Лив отшатнулась:
– О нет. Я никогда тебя без нее не видела.
– Нет, – покачал головой Шон, – она всегда была твоей. Я купил этот камень для тебя пятнадцать лет назад.
Лив ахнула, и все протесты тут же улетучились.
– Я потратил на его покупку каждый заработанный тем летом цент, – продолжал он. – Это был самый большой из тех, что я мог себе позволить. Я остановил свой выбор на этом камне. Все, что я мог бы купить с оправой, было бы размером с булавочную головку. – Шон отвел взгляд. – Знаю, это не булыжник, но он хорошего качества.
Он убрал в сторону ее мокрые волосы и продел сережку ей в мочку.
У Лив появились отчаянные вопросы, которые она боялась задать. Было ли это что-то вроде обручального кольца? Или всего лишь сладкий посткоитальный порыв?
Она открыла рот, чтобы спросить, как вдруг зазвонил его сотовый.
Шон взял трубку и рявкнул:
– Что у тебя?…Гриссом? Да, знаю. Диктуй адрес… Уже еду. Увидимся.
Он захлопнул телефон. Его взгляд был сосредоточенным, пронзительным и холодным.
– Одевайся, принцесса. Дэви нашел нашего репортера.
Глава 22
Занятие журналистикой для Джереми Айверса было делом неприбыльным, решил Шон, когда они подъехали к сетчатому забору, окружающему ветхий дом на колесах.
К металлическому шесту в центре двора были прикованы цепями два свирепых питбуля. Они зарычали и рвались с цепи, когда Шон с Лив вышли из машины. Мусорный бак был давным-давно опрокинут, и его содержимое стало одним целым с газоном, который был изрыт и сгнил так, что осталось лишь несколько пораженных участков коричневато-желтой соломы.
Из-за длины цепи и свирепости собак было невозможно подойти к двери, но собаки исполняли роль дверного звонка, так что Шон просто сплел пальцы с пальцами Лив и стал ждать. Он приподнял тяжелую массу влажных темных волос Лив, чтобы полюбоваться блеском бриллианта в ее ухе. Она была чертовски красива. Ему хотелось всю ее увешать драгоценностями.
Шону нравилось видеть на ней этот камень. Давно пора, черт возьми.
Скрипнула входная дверь. У вышедшего наружу худого мужчины были пустые красные глаза. Какого бы ни были цвета его волосы, они были жирными и спутанными. Джинсы висели на нем, а помятая растянутая футболка непонятного серого цвета была вся в пятнах. Он закашлялся и сплюнул.
– Чего вам надо?
– Вы Джереми Айверс? – спросил Шон. – Репортер?
Мужчина выпучил глаза:
– А кто спрашивает?
– Меня зовут Шон Макклауд. Я хотел бы спросить вас о статье, которую вы написали для «Вашингтониан» пятнадцать лет назад.
Джереми Айверс начал качать головой, прежде чем Шон закончил говорить. Он спрятался за дверью, как черепаха, втягивающая голову в панцирь.
– Я никогда не писал никаких статей, – сказал он. – Вы вышли не на того парня. Я не репортер. Я не знаю, о чем вы говорите. Уходите.
Дверь начала закрываться, собаки с бешеным лаем отчаянно рвались с цепей.
Шон повысил голос, чтобы пробиться сквозь шум:
– Я собираюсь убить этих чертовых тварей.
Дверь остановилась, чуть приоткрылась, и появился глаз Айверса.
– Каких еще тварей? – крикнул он.
– Тех, которые сделали это с вами. – Шон указал на двор, собак, мусор. Это место превратилось в манифест разлагающегося отчаяния.
Айверс открыл дверь и вышел на крошечное кривое крыльцо.
– Что ты, черт возьми, знаешь о том, что они со мной сделали?
Шон подумал о кошмарах, о том, как пятнадцать лет каждый день в четыре утра глядел в потолок с дырой в животе.