И ощущал свет. Ясность.
Попытался встать. Ноги подогнулись, и он сел на задницу.
От чего рассмеялся. Вот будет ирония судьбы, если он сейчас отдаст концы, как придурочный кретин, только потому, что трясутся и не держат никудышные ноги.
Лив. Он подобрался в ожидании приступа боли, но боль изменилась. Стала жарче, мягче. Сменилась на боль страстного желания.
Сладкая боль расцветающей надежды.
Лив отступила от сценки, над которой работала. Последний раз, когда рисовала фрески для детского отдела, она нашла, что Синяя Борода слишком страшный. Теперь Лив стала жестче. Или, может, слишком извращенной.
Молодая жена Синей Бороды, оставив ключ в замке, согнулась у железной двери в потайные покои. Обстановку комнаты Лив не стала рисовать, только сплошную темноту в проеме приоткрытой двери. Да. Так страшнее. Точно.
– Выглядит красиво, милая.
От раздавшего голоса отца Лив подпрыгнула на месте. Нервы совсем ни к черту после последних месяцев. Она посмотрела на картину. Изо всех слов, которыми можно бы описать это художество, «красиво» стояло на последнем месте. Однако выбирать не приходится.
– Спасибо, папа, – поблагодарила Лив. – Что ты здесь делаешь?
Отец оглядел пыльный хаос, вызванный ремонтом в ее книжном магазине, махнул конвертом, который держал в руках, и с натянутой дружелюбностью заявил:
– Место выглядит великолепно. Хорошая работа.
Лив пожала плечами:
– Через пару месяцев я должна все тут закончить и открыться.
Наступило напряженное молчание. Отец моргнул, переминулся с ноги на ногу. Прокашлялся.
– Ты, э… ты слышала о Шоне Макклауде?
Лив вся сжалась от боли, которую вызывало это имя. Она прижала ладонь к ноющему горлу.
– Нет. Мы расстались, папа. Пожалуйста, больше не упоминай его имя при мне.
– А. Ладно. Как-то странно после того, что случилось…
– Да, но так уж обстоят дела, поэтому оставим эту тему, – резко сказала она. – Что в конверте?
Отец опустил взгляд.
– О. Это для тебя. Принес курьер. Я встретился с ним в дверях при входе, поэтому взялся передать.
Лив протянула руку. Подождала.
– Папа? – напомнила она.
Отец нахмурился.
– Наверно, мне стоит открыть его за тебя. Учитывая обстоятельства.
– О, прекрати. – Она забрала конверт из его рук. – Те, кто мог мне навредить, мертвы. Я сама могу открыть свою чертову почту.
Он пожал плечами.
– Ладно, тогда открывай.
– Потом, когда останусь одна, – оборвала его Лив. – Ну давай, папа. Выкладывай. Что она там наказала передать, но предупреждаю, я не собираюсь…
– Я не принес сообщений от твоей матери, – резко заявил отец. – Я уже три недели живу в квартире на Корт-стрит.
Лив ошарашено уставилась на него.
– О. Это…
– Навсегда? Да. – Отец избегал ее взгляда. – Давно пора было. Просто не хотелось ломать ничью жизнь. Но после того, что произошло, я задумался.
– Да, – тихо согласилась Лив. – Понимаю почему.
От чувства сожаления лицо отца прочертили морщины.
– Мне очень жаль, что я не вставал за тебя грудью, милая, – мрачно сказал он. – С самого начала.
С самого начала? Теперь он сожалеет? После того, как ее жизнь разрушена? Лив не без труда подавила приступ горечи. И коротко кивнула отцу.
– Я вот тут думал, может, ты как-нибудь поужинаешь со мной? – закинул он удочку. – То есть когда будешь проездом в городе.
Лив молча стояла, приложив ладонь ко рту. В горле все еще стоял ком.
Отец откашлялся.
– Ну, ладно. Я пойду.
– Конечно мы поужинаем, – выпалила Лив. – Я позвоню.
Он ответил ей болезненной улыбкой, потрепал по плечу и поспешно удалился. Отец никогда не мог справляться со слезами. Она его не осуждала.
Слезы ее саму донимали до сих пор.
Лив смахнула их рукавом большого не по росту свитера и осмотрела конверт. Только ее имя. Внутри забилась тревога. Лив с усилием ее подавила.
Ти-Рекс сгинул, черт возьми. Кормит могильных червей.
Она вскрыла конверт и вытащила стопку рисунков.
Рисунки были сделаны чернилами на листках, вырванных из альбома. Обнаженная женская натура. Простые, набросанные минимальными штрихами и все-таки наполненные чувственностью. Словно их импровизированное изящество – творение рук древнего китайского мастера-каллиграфа.
Не веря глазам, она пролистала их трясущимися руками. На рисунках не было подписи. И лишь увидев спину женщины, она узнала натурщицу. Эта россыпь родинок… на ее собственной спине. А вон те веснушки на ее руках. Ее стопа с родимым пятнышком над пальцами. Шон когда-то говорил, что ему хотелось упасть на колени и целовать их.
Все это похоже на удар, нацеленный прямо в сердце.
Она бросила рисунки на пол и зарыдала. Как смеет он так легко вернуться после многомесячного отсутствия, после непонятных игр с ее разумом, ее сердцем? Да как он смеет?
Как изощренно, садистский ублюдок.
Она упала на колени и стала лихорадочно рыться в рисунках, не сунул ли он пояснительную записку. Конечно нет. Вежливость или нормальное поведение – это не по нему. В конце концов, он всего лишь непонятный сумасшедший Макклауд, боль в заднице.
Она протопала мимо бросавших любопытные взгляды рабочих на улицу. Натянула свитер от пронизывающего ветра. Вряд ли Шон был великодушен и не стал болтался поблизости, чтобы не посмотреть, как она отреагирует. Она подождет, пока он не выскользнет из подворотни, чтобы принять наказание.
И тогда… О, тогда… Помоги ему, Боже.
Шон, глубоко сунув трясущиеся руки в карманы джинсов, смотрел мимо лимонного крема, черничного варенья и ирисок, заполонивших полки «Магазина даров Эндикотт-Фоллз». Он таращился в окно и смотрел через улицу на «Книги и Кофе». Магазинчик Лив.
Продавщицы, должно быть, удивлялись, что за конфеты с джемами так его заворожили на целый час. Вид у него такой устрашающий, что они не смели спросить. Выглядит, как чудовище Франкенштейна, бледный после больницы, в красных мерзких шрамах. Не хватает только торчавших изо лба болтов.
Сам же он боялся так, что холодели руки. Желудок скручивало.
Шон чуть было не сдался, когда увидел, что посылку принял отец Лив. Старина Барт решительным шагом вышел спустя несколько минут, сел в машину и уехал. Путь был свободен.
Шон торчал на месте несколько часов, однако так и не приготовился, когда она вышла. Желудок сжался, сердце бешено заколотилось, кожа полыхнула огнем. Шон жадно вгляделся.
Темные волосы трепал ветер. Она была очень бледна. Похудела. И не надела пальто, черт возьми. Здесь было ветрено и сыро, но она не прикрыла стройную шею. И большую часть плеча. На Лив был лишь просторный свитер до колен.
Может, рисунки не сработали. Поначалу Шон надеялся обойтись без объяснений. Не повезло.
И он вышел за дверь на встречу со своей судьбой. Словно лунатик, пересек улицу. Машины, визжа тормозами, останавливались, нещадно сигналя, но он просто слепо шел вперед, пока не остановился перед ней. Приблизившись, насколько посмел.
– Ну и что, по-твоему, ты вытворяешь, Шон? – срывающимся голосом спросила Лив. – Что за извращенную игру ты затеял со мной?
Он глубоко втянул воздух, нервно выдохнул и возразил:
– Никакой игры. Я бросаюсь к твоим ногам.
Лив вздохнула.
– О, правда? Ладно. Тогда можешь подобрать себя и отправить побыстрее куда глаза глядят. Как мусорный контейнер. Уходи, Шон. Не хочу тебя видеть. Никогда. Понял?
Он этого ожидал. Самое меньшее, чего он заслуживал. И все же не мог поступить так, как она просила. Для него это не выход. Шон плюхнулся на колени. Лив ахнула и отступила на пару шагов.
– Что это такое, черт возьми? – Она замахала на него руками. – Прекрати! Встань сейчас же!
Сквозь джинсы на коленях просочилась грязь. Шон потряс головой.
– Поверить не могу! – произнесла Лив тонким задыхающимся голосом. – Принимаешь меня за дурочку? Считаешь, что можешь очаровать своими клоунскими выходками? Думаешь, что можешь растоптать меня в третий раз? Да пошел ты на хрен, Шон Макклауд!