* Такыры (тюрк.) - характерные для пустынь Средней Азии гладкие глинистые участки с очень твердой, местами растрескавшейся от высыхания поверхностью.
** Эрг (араб.) - массив дюн.
*** Хамада (араб.) - выровненное пространство в пустыне, образованное выходами плотных пород, часто покрытое известковыми или гипсовыми корами.
**** Серир (араб.) - равнинные пространства в пустыне, покрытые щебнем.
* Кевир (иран.) - солончаково-глинистая равнина, соляная пустыня в Иране.
Багровый солнечный шар, чуть подернутый кисеей пыли, повис над раскаленными пространствами. Здесь царствует ветер, который, как гласит арабская пословица, "встает и ложится вместе с солнцем". У ветра пустыни много имен. В Северной Сахаре он зовется "ифири" или "шехели", в Восточной "хамсином", в Нубийской Сахаре - "харифом", в Азии - "афганцем", а в Ливии "гебли". Но как бы ни называли его, он всегда могуч, жарок и безжалостен ко всему живому. Он поднимает в воздух мириады песчинок - за одни сутки почти миллион тонн, - переходя нередко в песчаную бурю. И все же ни солнце, ни ветер так не страшны человеку, как отсутствие воды.
Это ей слагают гимны, ей поклоняются жители пустынь. Дожди здесь благодеяние. Но как редки и кратковременны они! А водоисточники? Можно проехать сотни и сотни километров и не встретить ни ручейка, ни колодца, ни озерка, ни родника.
И горе человеку, оказавшемуся волей случая один на один с пустыней. Как же поступить ему? Остаться на месте, ожидая помощи, или идти ей навстречу? Экономить скудный запас воды, укрывшись в тени тента, или отправиться на поиски воды? Сбросить одежду или остаться в ней, превозмогая жар и духоту? Ответы на эти многочисленные вопросы нельзя получить ни за письменным столом, ни в лаборатории - можно только в эксперименте с испытателями, поставленном в условиях, близких к реальным. Понять муки жажды и голода можно, лишь испытав их.
Разморенный жарой, убаюканный монотонным гулом двигателя, Ракитин погрузился в дремоту. Из этого состояния его вывел громкий голос второго пилота.
– Подлетаем, - сказал он. - Вон там, где дым по курсу виден.
Через десяток секунд Ракитин тоже увидел тоненькую струйку дыма. Сверкнуло бликами крохотное озерцо с серебряной змейкой ручья, исчезнувшего за поросшим травой барханчиком. Вертолет сделал круг, завис над коричневым пятном такыра, пошел вниз и, коснувшись земли, мягко присел на амортизаторах. Защелкали тумблеры. Замолк двигатель, и только с тихим шелестом еще продолжали кружиться длинные лопасти винта, рисуя в воздухе желтое кольцо.
Ракитин спустился в грузовую кабину. Механик открыл дверцу. Пахнуло жарким воздухом Кызылкума.
Место, выбранное для работы, и впрямь подходило по всем статьям. Из широкой трубы, торчавшей из песка, с бульканьем выплескивалась толстая струя воды. Вода оказалась теплой и слегка попахивала сероводородом. Недалеко от скважины шелестело кроной невысокое раскидистое деревцо. Ракитин сразу признал в нем тополь разнолистный - туранги. Это водолюбивое растение служит в пустыне живым указателем близости грунтовых вод. Верхние листочки на ветках были вполне тополиные - округлые, сердечком. Но зато нижние - узкие, длинные - можно было принять за ивовые. "Тополиные" листы были мясистыми и прохладными на ощупь. Пески вокруг поросли ярко-зелеными снопиками селина с белыми султанами. Всюду виднелись островки терпко пахнущей мяты, бледно-зеленые кустики верблюжьей колючки - янтака. Кое-где торчали высокие стебли катрана с белыми метелочками мелких цветов и широкими, похожими на капустные листьями. Несколько раскидистых кустов лоха, который узбеки называют джидхой, сверкали серебром своих изящных узких листочков. Они напомнили Ракитину детство. Он не раз лакомился сладковатыми мясистыми плодами, похожими формой на миниатюрную маслину. Лох так и называют на Кавказе - дикой маслиной. Там и сям возвышались молодые стволики белого саксаула, казавшиеся прозрачными на голубом фоне неба.
Поразило Ракитина, что поросшие травой и кустарником грядовые пески как бы обрывались у невидимой границы. Дальше начинался голый волнистый песок ни единой веточки, ни побега, - переходивший в ряды серповидных барханов.
Два пастуха, дочерна загоревшие, в пестрых ватных халатах, приветствовали Ракитина узбекским "салам". Около дымившегося костра лениво пережевывали колючку несколько верблюдов с презрительными мордами. Понурив голову, стоял маленький белый ослик с рогатым деревянным седлом. Судя по всему, жители близлежащего кишлака нередко навещали этот маленький оазис. Об этом свидетельствовали многочисленные отпечатки овечьих копыт, щедро разбросанные всюду черные шарики помета, две глубокие автомобильные колеи и огромная скирда верблюжьей колючки. Неподалеку возвышался деревянный остов большого сарая. Этот оазис был словно специально создан для экспериментов по выживанию человека в пустыне. Весьма довольный всем увиденным, Ракитин вернулся к вертолету. На следующее утро, едва забрезжил рассвет, вся бригада уже была на аэродроме. На этот раз командир взял курс напрямик, и через полчаса полета машина приземлилась в оазисе. Быстро разгрузившись, вертолет завис над такыром, развернулся и, задрав длинный конусообразный хвост со сверкающей мельницей пропеллера, устремился прочь.
Едва осела пыль, поднятая вертолетом, испытатели, врачи-исследователи, лаборанты - все расселись кружком на песке, ожидая дальнейших указаний.
– Ну что ж, с прибытием, - весело сказал Ракитин. - Как местечко, нравится?
– Как в арабской сказке. Ждем гурий и джиннов, - в тон ему ответил Алик Меликьян.
– Вот и прекрасно. Работать будем у подножия тех барханов. - Ракитин показал на гряду невысоких, похожих на серпы песчаных холмов метрах в двухстах от посадочной площадки. - Видите, там их пять штук, по одному на каждую пару испытателей. А дежурную палатку, Александр Николаевич, - он повернулся к своему помощнику, доктору Володину, - установим у крайнего бархана справа. Туда надо будет перенести имущество для медосмотра, литров пятьдесят воды, весы, сумку с медикаментами. В общем, займитесь этим делом прямо сейчас.