– А сами как, не хвораете?
– Врачу не положено, - ответил я и подумал: - Что это начальство вдруг моим здоровьем заинтересовалось?
– Прекрасно. Кстати, сколько у вас прыжков с парашютом?
– Семьдесят четыре.
– Семьдесят четыре. Неплохо. А что вы, доктор, скажете, - продолжал он, пристально глядя мне в глаза, - если мы предложим вам семьдесят пятый прыжок совершить на Северный полюс?
На полюс? От неожиданности у меня даже дыхание перехватило. Конечно, много раз, лежа в спальном мешке, я думал о возможности совершить прыжок с парашютом где-нибудь в Ледовитом океане на дрейфующую льдину. Но на полюс! Так далеко я не заходил даже в самых смелых своих мечтах.
– Ну как, согласны?
– От радости в зобу дыханье сперло, - весело пробасил из угла Водопьянов.
– Ему с пациентами жаль расставаться, - иронически-сочувственно сказал Штепенко.
– Молчание - знак согласия, - ободряюще улыбнувшись, сказал Сузюмов.
– Значит, согласны, - сказал Кузнецов.
– Конечно, конечно, - заторопился я, словно боясь, что Кузнецов возьмет да и передумает.
– Прыгать будете вдвоем с Медведевым. Знаете нашего главного парашютиста?
– Знаю, Александр Алексеевич.
– Он уже вылетел с Задковым с базы номер два и часа через полтора сядет у нас. Не так ли, Александр Павлович?
– Точнее, через один час пятнадцать минут, - сказал Штепенко.
– Работать будете с летчиком Метлицким. Он уже получил все указания. Вылет в двенадцать ноль-ноль по московскому времени. Примерно к тринадцати часам самолет должен выйти в район полюса. Там Метлицкий определится и подыщет с воздуха площадку для сброса парашютистов. Площадку он будет выбирать с таким расчетом, чтобы посадить самолет как можно ближе к месту вашего приземления. Ну а если потребуется что-то там подровнять, подчистить, тут уж придется вам с Медведевым самим потрудиться.
– Им бы бульдозер сбросить заодно, - посоветовал с самым серьезным видом Падалко.
– Всей операцией будет руководить Максим Николаевич Чибисов (начальник полярной авиации. - Авт.). Я надеюсь, вы понимаете, доктор, сколь серьезно задание, которое мы поручаем вам с Медведевым. Серьезное и почетное. Вам доверено быть первыми в мире парашютистами, которые раскроют купола своих парашютов над Северным полюсом. Смотрите не подведите. Но это одна сторона дела. Другая, и, быть может, еще более важная для авиации, - оценка возможности прыгать с парашютом в Арктике. Постарайтесь выявить особенности раскрытия парашюта, снижения, управления им, приземления. В общем, все, что только возможно, от покидания самолета до приземления, а точнее, приледнения. Вопросы есть?
– Нет.
– Тогда, не дожидаясь прилета Медведева, готовьте парашюты, снаряжение. Тщательно продумайте, что взять с собой. Не забудьте захватить запас продовольствия дней на пять и палатку. Чтобы все это было на борту у Метлицкого на всякий случай.
– Разрешите идти?
– Действуйте, - сказал Кузнецов. - Когда все будет готово, доложите.
Покинув штабную палатку, я бегом отправился домой. Не успел приподнять входную дверь, как на меня посыпался град вопросов. Зачем вызывали? Что случилось?
– Ну давай, не темни. А то вид у тебя больно торжественный, - сказал Щербина.
Наверное, меня и впрямь распирало от гордости, и я выпалил:
– Кузнецов разрешил прыгать на полюс!
– С места или с разбегу? - спросил ехидно Канаки.
– Да нет, с парашютом, - ответил я, не оценив глубины Васиного юмора.
– Тогда за нашего доктора-парашютиста, - провозгласил Володя, разливая по стаканам коньяк, который они честно сохраняли до моего прихода.
– Точнее будет, за парашютистов, - поправил я. - Прыгать будем вдвоем с Андреем Медведевым.
– Ну это ас. Он на полюс сможет даже без парашюта выпрыгнуть, - сказал Дима Морозов, штурман из экипажа Ильи Котова.
– Прыгать будем сегодня. В двенадцать. С машины Метлицкого. Так что тебе, Володя, как второму пилоту, придется нас выбрасывать.
– Сделаем все в ажуре, - сказал Щербина, - а пока пельмешек порубай, это прыжкам не помеха. - Он вывалил мне в миску целый черпак пельменей. - И нельмы сейчас настругаю.
Но кусок не лез в горло.
– Пойду, ребята, пройдусь, - сказал я, накидывая на плечи куртку.
Меня никто не удерживал. Я выбрался из палатки. Медный диск солнца то исчезал в лохматых облаках, то выплывал в голубизну неба, и тогда все вокруг вспыхивало мириадами разноцветных искр. Снег сверкал пронзительно ярко, и его колючие лучи слепили глаза, не защищенные дымчатыми стеклами очков. Полузаметенные купола палаток курились дымками, словно трубы деревенских изб. Неподалеку голубела изломом льдин высокая гряда торосов - след вчерашнего торошения. То вспыхивал пулеметной дробью, то замолкал движок у палатки радистов. Сквозь тонкие палаточные стенки доносился чей-то говор. Поскрипывал снег под ногами бортмехаников, спешивших с аэродрома в свою палатку. Тишина как бы усиливала многократно каждый звук, и в то же время каждый звук, умолкнув, усиливал тишину. Побродив без цели между палаток, я свернул на тропинку, протоптанную в свежевыпавшем снегу, и очутился у гряды торосов. Только вчера здесь все гудело, стонало на разные голоса, скрипело и скрежетало. Льдины сталкивались, становились на дыбы, громоздились друг на друга. На глазах вырастали и разрушались ледяные хребты. Словно таинственные силы вдохнули жизнь в эти голубые громады, и они, ожив, вступили между собой в борьбу всесокрушающую и бесполезную. Но прекратилась подвижка, и все застыло.
Я присел на ярко-голубой, чуть присыпанный снежком ледяной валун, вытащил из куртки папиросы и закурил. Как странны иногда зигзаги человеческой судьбы. Мог ли я еще недавно предполагать, что окажусь в самом сердце Арктики, буду жить на дрейфующем льду в палатке. Мечтал ли я, что эти люди, имена которых с детства для меня были символом мужества, станут моими товарищами и что, сидя на торосе, я буду обдумывать прыжок с парашютом на Северный полюс и строить предположения о том, как будет работать парашют в арктическом небе? Кто может ответить на этот вопрос? Разве что Павел Буренин. Это его подвигу посвятил свою повесть в стихах "Ледяной остров" замечательный советский поэт Самуил Маршак и преподнес с дарственной надписью: "Герою этой книги Павлу Ивановичу Буренину с искренним уважением".