Второй день клонился к вечеру, когда они оказались на пересечённой, плохо просматриваемой, холмистой местности.
— Ничего себе! Да мы тут три дня пробираться будем! — увидев преграды, ожидающие их впереди, сетовала Толкачёва.
— Да, только если проберёмся, согласно карте, то тут и до госпиталя недалеко будет. Скоро увидишь Шатрова и все трудности позабудутся. — усмехнулась Лера.
Девушки, прилагая усилия, шли, то огибая холмы и кусты, которые в большом количестве росли там, то взбираясь и перебираясь через них, порой, расчищая путь чуть ли не руками.
Внезапно, прямо рядом, раздался выстрел. Калерия сразу определила, что стреляли из винтовки. В следующую минуту, пуля пролетела почти над их головами.
— Лера! — испуганно взглянула на неё Елизавета. — Что это?
— Похоже, мы забрели на чью-то территорию и если сейчас не возьмём руки в ноги и не уберёмся отсюда, то нам не поздоровится. — прошептала Лаврова, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что спрашивать, собираются ли они уходить или нет, — никто не будет. Стреляли, обычно, на поражение. И то, что пуля сейчас не застряла в одной из девичьих голов — большая удача. Но, пугать подругу ещё больше этими выводами, она не стала.
Девушки ринулись интенсивнее и быстрее перелезать и перешагивать через препятствия, опасаясь за свою жизнь, а выстрелы, меж тем, учащались и не стихали. То мимо них, то прям под ноги, то в деревце рядом… Создавалось ощущение, что стрелки с ними просто играют в такую вот жестокую игру на выживание, затравливая жертв, как маленьких, беззащитных оленят. Им приходилось, помимо того, что стараться унести себя живыми, так ещё и прятаться, пригибаяя спины, почти ползком пытаться увернуться, при этом совершенно не зная даже следующей точки откуда последует выстрел. Наконец, впереди, показалась долина. Им надо было всего лишь дойти до условного края той самой, пересечённой местности и спуститься с горы.
И это у девушек удалось, но, когда Калерия уже начала спуск, а Лиза стала следовать за ней, прогремел очередной выстрел.
Лера обернулась, услышав крик подруги и увидела, что Елизавета, буквально сложившись пополам, упала на склон горы.
— Лиза! — Лаврова кинулась к ней. — Лиза, посмотри на меня! — она схватила девушку за голову и внимательно всматривалась в её глаза.
— Попали. — просипела, не зная, куда деться от боли, Толкачёва.
— Куда? Дай посмотрю! — находясь в ужасе, но всё ещё пытаясь здраво мыслить, прокричала Калерия.
В этот момент прозвучал очередной выстрел.
— Куда-то в живот… Не надо сейчас, давай пробовать уходить. Ещё в тебя попадут… — борясь с невероятной болью до звона в ушах, проговорила подруга.
— Ты же не сможешь идти.
— Надо. Я попробую.
— Держись за меня. — приняла решение Лера.
Они с большим трудом преодолевали спуск по склону горы. Лиза мужественно передвигалась, стараясь как можно меньше опираться о подругу, которой и так было не просто. Камни под их ногами то и дело срывались, скатываясь вниз и стоило девушкам хоть немного оступиться — полетели бы обе.
Им понадобилось около часа, а то и больше, чтобы, всё-же, спуститься.
Внизу, оперев Елизавету спиной о камни, Лаврова, как могла осмотрела её ранение. У девушки была большая кровопотеря, кроме того, пуля осталась внутри.
— Здесь больно? — спросила Калерия, дотронувшись до определённого места на животе.
— Да. — простонала подруга.
— А здесь?
— Тоже…
— Какого характера боль? — встревоженно взглянув на бледную Лизу, продолжала опрос Лера.
— Острая, распространённая и тянущая. — пытаясь описать то, что её просили, всё с большим и большим трудом отвечала Елизавета. На лбу девушки выступила испарина, она становилась всё более и более бледной. — Главное, чтобы с ребёнком ничего не случилось… — промолвила она пересохшими губами.
Лаврова понимала, что всё плохо. Очень плохо. Хуже почти не может быть. И главное, она не могла оказать помощь. Никакую. Внутри её всю трясло и очень хотелось плакать. От бессилия.
— Лиз, я не знаю, что нам делать. Ситуация критическая. Я не могу ни давящую повязку наложить, ни тампонаду сделать. Нечем. — призналась Калерия.
— Давай я зажму рану рукой и попробуем идти дальше? — прохрипела Елизавета.
— Ты сможешь? — пристально взглянув на неё, усомнилась в успехе такого предложения Лера.
— Будем пробовать. Другого выхода нет.
— Хорошо. Тогда ты зажмёшь рану рукой, обопрёшься на меня. Будем идти одновременно, но я буду помогать тебе. — разъяснила с видом генерала, ведущего за собой отряд, Калерия.
Дальнейший путь был ещё более тяжёлым. Лавровой пришлось фактически тащить на себе подругу, то и дело интересуясь её состоянием, давая передышки, смачивая ей губы водой.
Опустилась ночь, однако, Лера понимала, что останавливаться им нельзя. Перед ними стояла одна задача: как можно скорее добраться до госпиталя, ни теряя ни секунды, даже на отдых и сон. Она осознавала, что за это время кровопотеря усилится, кроме того, может начаться заражение и если не поторопиться, то Елизавету спасти будет нельзя.
Всходил рассвет, когда девушки увидели впереди равнину с несколькими строениями и обе поняли, что перед ними, как раз полевые штабы. Оставалось буквально пару километров.
Внезапно, Толкачёва остановилась.
— Лиз, ты чего? — перепугалась Калерия.
— Всё, Лер. — полушёпотом ответила подруга.
— Что всё? Лиз! Нам немного осталось! — начала подбодрять её девушка.
— Это мне немного осталось. Совсем чуток. Всё, Лер. — повторила Елизавета.
Она отрвала от живота руку, которая была вся в крови — засохшей и свежей, и опустилась на землю, ложась на спину.
— Лиза, нет! — замотала головой Лера, пытаясь хоть как-то изменить плачевную ситуацию, уверить подружку и себя, что шанс ещё есть! Его не может не быть. — Лизонька, вставай, ты что! Мы справимся! Лиза! — она опустилась на колени рядом.
Лиза тяжело и часто дышала, её кожа стала почти что мраморного цвета, была холодной и влажной. Лаврова с трудом нащупала пульс — сердце подруги медленно и тихо отстукивало. Почти не билось. Конечно, начавшийся сепсис, сильнейший болевой шок, кровопотеря — не самый лучший букет, особенно для беременной женщины, организм которой и так работает на пределе возможностей, отдавая почти всё ребёнку.
— Лиза, не умирай! — роняя слёзы, как ребёнок, проговорила Лера, понимая, что сделать уже не может ничего. Она нежно гладила Толкачёву по голове, а та, внимательно смотрела на неё, словно пыталась запомнить.
— Видишь, как всё получилось, Лерка… — шептала из последних сил Лиза. — Поздно мы с тобой поговорили, столько времени потеряли, дуры… А в жизни никогда нельзя отказываться от важных вещей и главных для тебя людей… Потом может быть очень поздно… Я люблю тебя, Лерка. Ты самая лучшая подруга. — она взяла её за руку. — Ты теперь за нас двоих живи и не растрачивай себя понапрасну на эти ненужные войны. Живи, слышишь? Другого шанса не будет… — голос Елизаветы затихал.
Калерия всё гладила её по голове, наклонившись, целовала в лоб и плакала. Не могла ничего говорить.
— Небо то какое… Красивое. — произнесла Лиза, посмотрев вверх. — И так жить хочется… — после этого, подруга замолчала. Уже навсегда. Смотря в бескрайнее, голубое небо.
Лаврова взглянула на мёртвую Елизавету и не смогла сдержаться: закричала, завыла во весь голос. В голове киноплёнкой проплывали воспоминания связанные с подругой — все их диалоги, встречи, их учёба в университете, их безумно долгие разговоры вечерами и ночами, смех, шутки, свадьба, на которой Лиза поддерживала её как могла. И как же было тошно и больно в тот момент!
После первого порыва горя, Лера замолчала, взглянула на бездыханное тело и осторожно закрыла Лизе глаза. И ощутила опустошение. Абсолютное.
Всё это время у неё был стимул идти, вернуться, помочь добраться подруге, которая была беременна, спасти её и ребёнка, а для этого выжить самой. А теперь этот стимул исчез. Умершая у неё на руках Елизавета, как будто бы оборвала все нити, связующие Калерию с жаждой к жизни. Свет выключили. Резко и мгновенно. И силы кончились. Это она ощущала очень хорошо. Полная невозможность двигаться, жесточайшее изнеможение. Пока было желание идти, добраться до цели, это всё не ощущалось. Тело просто работало на пределе всех мощностей и непонятно откуда взявшихся сил. Невзирая на боль, на усталость, она шла. Не ощущала ничего, кроме желания достигнуть конечного пункта. Но теперь, когда так внезапно не стало Лизы — всё обесценилось.