И вот, через несколько месяцев, ситуация разрешилась совершенно необыкновенным образом: однажды вечером, раздался звонок в дверь их квартиры, бизнесмен пошёл открывать и увидел на пороге того самого врача, завотделением, больничный роман матери с которым сильно недооценил.
Ростовцев с военной выправкой, которая осталась после службы военврачом, проследовал в гостиную, куда его пригласил Игорь, держа в руках невообразимо красивый букет любимых жёлтых тюльпанов матери, и там сообщил о том, что намерен жениться на ней. Вот так просто: пришёл и сказал, что любит. Мама мягким, выжидающим взглядом смотрела на сына и молчала.
Истомину тогда, в считанные секунды пришлось оценивать ситуацию. Быстро посмотрев на обоих, он понял, что у них всё серьёзно. Екатерина Дмитриевна одаривала избранника такими счастливыми глазами, что это было ответом на все вопросы.
Конечно, Вилену Андреевичу пришлось стоически выдержать не одну проверку, хитро продуманную Игорем, чтобы тот убедился, что мужчина, появившейся рядом с его самым родным человеком, действительно хороший и честный.
Но время всё расставило на свои места и, как-то незаметно, Ростовцев стал удивительно дорог и самому Игорю. Не заменил отца, но стал очень близким. И главное, отогрел сердце мамы, которая расцвела рядом с новым мужем.
Вместе с Виленом Андреевичем ждать оказалось проще. Он, как будто, взял половину тяжести, сжимавшей душу Истомина, на себя. Почти всё время молчал, но слов было не нужно. Хватало просто его присутствия.
В конце концов, Гурьев вышел из операционной. Уставший, вымотанный, он подошёл к ним.
— Ростислав Робертович, — бизнесмен тут же поднялся к нему навстречу. — как операция? Как Лера? — в его голосе по-прежнему отчётливо слышалась тревога, но она же смешивалась с надеждой.
— Операция прошла нормально. А дальше будем смотреть. Позвоночник-это очень непредсказуемо. Непонятно, как себя поведёт. Можно что-то недооценить, но потом за это что-то придётся расплачиваться. Не хочу вас пугать, но именно этот вид боевой патологии, ранения, отличается тяжелым клиническим течением, высокими показателями летальности во все периоды, длительными сроками лечения и стойкой глубокой инвалидизацией большинства выживших раненых. — откровенно произнёс хирург.
— Лера останется инвалидом? — дрогнувшим голосом уточнил Игорь.
— Сейчас я не могу вам точно ответить на этот вопрос. Будем смотреть. Вероятность есть и я не могу от вас этого скрывать.
— Я могу пройти к ней?
— Она в реанимации, пока нельзя. Езжайте домой. До завтрашнего утра, Калерия точно не придёт в себя, а то и дольше. — уверил его Гурьев.
Лера неслась по каким-то тёмным лабиринтам, будто засасывающим в себя, влекущим и манящим. Тьма окутывала её нитями, мешая двигаться, а девушка увлечённо перебирала их, дёргала и всё крутилась вокруг своей оси, пытаясь понять, где находится. А эта чернота уводила её всё дальше и дальше… И только одно казалось неправильным, неподходящим под это всё: девушка ощущала знакомый запах, какой-то удивительный, глубокий, волнующий запах, но никак не могла вспомнить откуда этот прекрасный, древесно-муксусный аромат.
Однако, вскоре, он почти исчез, отдалился, пока Калерия продолжала нестись вперёд, буквально утопая в этих нитях и тьме. Она почувствовала, что не может больше двигаться совсем, не может бороться и теперь эти нити тьмы её просто душили. А она была безвольна, поддавалась, проваливаясь в чёрную пропасть.
И вдруг, она ясно увидела появившееся в темноте коньячные глаза, которые молча звали её к себе. Звали, своим мягким свечением, приказывали бороться. И девушка резко очнувшись, начала пробираться обратно. Нити связывали её по рукам и ногам и не было сил воевать с проклятыми, но глаза не исчезали. Звали её, тянули к себе и Лера шла. Упрямо шла, будто знала, что так правильно. Они отдавали приказ за приказом оттуда, из жизни, уже практически отпустившей её. Калерия разрывала ненавистные нити, чтобы пробраться к этим самым родным на свете глазам, к которым её притягивало, как магнитом. Это притяжение было сильнее тьмы, пытающейся закутать в своё покрывало.
А потом, нити и тьма резко исчезли, будто по щелчку и началась боль.
Лаврова медленно открыла глаза. Веки были тяжёлыми, упрямо не хотели подниматься. И сразу, как выстрел в висок, тело окатило волной дикой боли. Такой, какой она никогда не знала и не ощущала. Девушка застонала, не в силах справиться с этим.
Откуда не возьмись, рядом возникло лицо мужчины. На голове была надета шапочка, сам он был в халате.
— С днём рождения! — улыбнувшись, произнёс он.
— Вы шутите или май наступил так быстро? — просипела Лера.
— Нет, сейчас не май. Но теперь, у вас два дня рождения. — всё так же радушно сообщил хирург, а потом уже более печально добавил: — Сегодня у вас была остановка сердца. Как вы себя чувствуете?
— Как прибитый бетонной плитой строитель. — почти прошептала Калерия, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закричать. — Очень больно.
— Вы перенесли две не самых лёгких операции, поэтому это объяснимо. Должны понимать как врач.
— Что со мной?
— Вы не помните? — от простого вопроса мужчины, Лаврова растерялась на доли секунд, а потом начала вспоминать, что происходило.
В голове одно за другим, цепочкой всплывали события прошедших дней: плен, побег, смерть Лизы, её отчаяние, тяжёлый путь к штабу, Игорь…
— Я помню только как пришла в штаб, наконец, и потом за мной приехали из госпиталя, чтобы увезти, начинался бой… А потом я не помню уже ничего. — говорить о своём мираже в виде Истомина, девушка не решилась. Врач наверняка не знает кто это, к чему лишняя, ненужная информация?
— Калерия Александровна, вам выстрелили в спину. Задет позвоночник и сильная травма живота. — с сожалением в голосе сообщил хирург.
— Как вас зовут? — прохрипела она.
— Ростислав Робертович Гурьев. — представился мужчина.
— Я буду ходить? — тут же последовал вопрос в упор от пациентки.
— Будем надеяться. Операция прошла хорошо, но вы же понимаете…
— Понимаю. Шансы не велики. Когда вы меня осмотрите?
— Сейчас. — принял решение Гурьев.
Осмотр дал неутешительный результат: у Леры отсутствовала чувствительность ног.
Вся ночь прошла совершенно беспокойно для Истомина. Вилен Андреевич, очевидно, окончательно вымотавшись, крепко заснул в своём люксе по соседству, а Игорю долго не спалось. Хотелось туда, в больницу, к ней, к Лере. К единственной на свете женщине, которую он чуть не потерял.
Когда сон, наконец, одолел, почти к утру, бизнесмен забылся им, пребывал будто в дурмане. Сколько проспал, он не знал, но проснулся резко. Очень резко сел в кровати, будто на нём только что опробовали электрошокер. Сердце отбивало нервный такт, а внутри вдруг снова всё сжалось от дикого страха за Леру. Почему это состояние наступило так внезапно, объяснить мужчина не мог. Но тревога, которая им овладела, была даже сильнее, чем раньше. Душу раздирало ощущение, что что-то случилось, а он не знает — не информирован.
Он схватил телефон и набрал Гурьева — тот не отвечал. Позвонил на пост, где должна была сидеть медсестра, но там тоже никто не взял трубку.
Растревоженный тяжёлыми мыслями, Игорь встал и намеревался немедленно ехать в больницу, но у выхода его остановил Ростовцев, который настоял на том, чтобы пасынок позавтракал и категорически не отпускал его ни под какими предлогами. Пришлось смириться и не чувствуя вкуса еды, быстро, — мыслями полностью находясь там, с Калерией, — поесть.
В коридоре больницы, Истомин сразу же столкнулся с хирургом.
— Ростислав Робертович, доброе утро! — поздоровался он.
— Доброе, Игорь Максимович, доброе. — не особо радостно ответил тот.