Петр смотрел вслед убегающим, и ему стало вдруг не по себе. Ведь эти молодые люди боялись и презирали его сейчас, они не знали, что он сам ненавидит свой мундир, который может оставить след человеческого презрения на всей его жизни.
Всего лишь несколько человек знают в отряде, почему он в этой одежде. Всего несколько человек. Смогут ли они когда-нибудь сказать: «Так было нужно»? А позже, после победы, не будут ли люди, показывая на него пальцами, говорить: «Полицай! Смотри, при любой власти ему хорошо. В войну предателем был, а сейчас герой!» А что унизительнее и позорнее предательства? Что можно потом сказать в свое оправдание? Поверят ли?..
Петр гнал от себя эти мысли, но они возвращались и будоражили душу. Он понимал, что не время сейчас думать об этом, главное теперь — борьба с врагом.
В сквере уже никого не было. Только вдали, в конце аллеи, показался патруль. Петр вынул газету из кармана, положил ее на скамейку и пошел в обратном от патруля направлении.
На улицах зажигались фонари. Петр направился в казино. Центр города, где находились здания фашистских ведомств и особняки высокопоставленных должностных лиц, был оцеплен солдатами. Усиленные наряды патрулей проверяли документы у всех прохожих, некоторых тут же уводили. Людей на улицах было мало, каждый боялся оказаться в числе заподозренных. Город затаился, настороженно ожидая прихода ночи.
Во дворике, где находилось здание казино, о чем-то спорили несколько человек.
— Я ничего не могу сделать, пан офицер. У меня нет людей, которые могли бы быстро справиться с работой. Дайте мне человек двенадцать, и вам не на что будет больше жаловаться… — оправдывался перед офицером невысокий мужчина. Петр узнал в нем инженера горводоканала Тыжука.
Петр прошел мимо споривших и направился в зал. В узком коридоре казино ударил в нос зловонный запах застоявшихся помоев. Рывком открыл дверь и вошел в помещение. За одним из столиков, недалеко от входа он заприметил Полищука, который, уставившись пьяными глазами в стол, вертел перед собой кружку с недопитым пивом. Заметив Петра, улыбнулся на приветствие и пригласил его к себе.
— Я удивляюсь, почему немцы не предпримут решительных действий? — то ли Полищуку, то ли самому себе сказал Мамонец. — Чего ждут-то? Средь бела дня партизаны стреляют в их генералов и безнаказанно уходят! Немецкая гуманность может самих же немцев и погубить…
— Тише, — Полищук криво улыбнулся и, уперев надменный взгляд в Петра, продолжал: — Немецкий гуманизм здесь ни при чем. Это их бессилие, мой мальчик. Другое дело… — почти шептал он, уронив кружку на стол. — Ты очень старательный хлопец, но боишься думать… А ты не бойся. И главное, не играй по большой, никогда, как бы тебя не прельщали выигрышем… При маленьких ставках хоть выиграешь немного, но зато и проиграешь мало… А за тех, кто стреляет в генералов, не беспокойся. Найдут их, никуда они не денутся. Только выход ли это?
Петр немного растерялся. Что это? Проверка или откровение усталого, отчаявшегося человека? Отвечать Петру на эти слова не пришлось. Полищук легонько толкнул его локтем и кивнул в сторону двери, у которой остановился только что вошедший офицер в гестаповской форме.
— Наш новый шеф. Вместо Зозули, временно. Гауптштурмфюрер СС Отто Нойман, — представил Полищук.
Обводя взглядом зал, Нойман заметил своего подопечного и направился к нему.
— Хайль Гитлер, — приветствовал его Полищук, вскочив из-за стола и подобострастно выбросив правую руку. За ним привстал и Петр.
Нойман лениво процедил «хайль!» и опустился на свободный стул.
— Вы что здесь делаете? — осведомился он.
— Пришли на ужин, герр гауптштурмфюрер, — объяснил Полищук.
— Какой же это ужин, одно лишь пиво, — пренебрежительно указал Нойман на кружки Полищука и Мамонца.
— Не только пиво, герр гауптштурмфюрер, — с акцентом проговорил Мамонец, — у нас еще кое-что есть.
— А именно? — заинтересовался Нойман.
Петр открыл свой довольно поношенный портфель, извлек из него кусок копченой колбасы и бутылку водки.
— Schön, gut! Schön, gut![2] — радостно воскликнул Нойман.
Петр направился к официантке заказывать ужин. Вскоре на их столике появилось большое блюдо с тушеным картофелем, от которого исходил нежный аромат специй.
— Откуда ты знаешь немецкий? — спросил Нойман. — В специальной школе занимался?
— Нет, герр гауптман. Сам учил с малых лет. Наша семья уважает немецкий народ.