Плата за товар была особая - платили чем попало. Что ты можешь предложить за отрезок кожаного ремня, то с тебя и возьмут. Равноценный обмен, заключенный на вере. Поразительная вещь, хочу сказать, но никто никогда не пытался обмануть или сжульничать. Потому что эта вера была ценнее всего.
За хрупкими разноцветными стеклышками сидела улыбчивая старушка. Вся покрытая тонкой паутинкой морщинок, с длинными серебристыми волосами, собранными в растрепанный разбухший пучок, в котором всегда торчала спица, - для всех нас, пассажиров чудесной станции, ждущих своего поезда, она была олицетворением дома. Придешь к ней грустный, молча кивнешь, а она все поймет и подарит тебе колокольчик или статуэтку. Иной раз покачает головой и просто протянет свою шершавую руку; и ты держишься за нее до тех пор, пока буря в твоей душе не утихнет. А если в слезах к ней прибежишь, нахмурится, поворчит тихо себе под крючковатый нос, причмокнув губами, и начнет вытирать твое горе кружевным бежевым платком. Вытирать сильно, настойчиво, выкручивая тебе нос, пока ты не начнешь фыркать, крутить головой и ни с того, ни с сего заливаться облегченным икающим смехом - а она будет беззубо смеяться тебе в ответ. У нее много таких бежевых платков, я видела: каждую ценную тряпочку она аккуратно складывала на отдельную полочку сзади себя. Как-то раз я спросила, зачем она это делает. Милая старушка улыбнулась, перегнулась через окошко и потрепала по голове.
- Чтобы горе больше не вернулось к этому человеку, дитя мое. Слезы святы, они все помнят. Но чтить их лучше на расстоянии.
Я часто приходила к нашей старушке, заглядывала просто так, словно в гости. Немного поговорю с ней о том да о сем; а потом прилипну опять к витринам, разглядываю невероятные вещи, а она следит за мной и тихонько посмеивается. Часто повторяет, что, если у меня завалялась какая безделушка, точно не нужная мне, лучше отдать ее сюда, она найдет себе желанного хозяина. А пока говорит, других покупателей обслуживает: кому товар в цветастую обертку завернет, кому в пакетик положит, кому коробочку с рюшечками достанет. Я все диву давалась, как она везде успевает; порой казалось, что рук у нее десять или что ее самой две.
Не так давно, когда я привычно спрыгнула с платформы в арку, пробежала по лестнице, кивнула добродушному великану, взлетела мимо окна соседней станции, на которой в этот раз пытались словить львенка с маргаритками на гриве, и жизнерадостно прилипла к окошку, наша старушка глянула на меня печально и причвыркнула чаем.
- Жаль расставаться, радость моя, но что поделать. Твой поезд скоро прибудет.
Тогда я остановилась, перестала так быстро бежать и подняла на нее глаза. Тяжело на душе стало, грустно, и губы поневоле плаксиво поджались. Я даже подумала, что старушка шутит надо мной, хотела обидеться, но не смогла - настолько серьезными стали ее обычно веселые огоньки в мутных зеленых глазах.
- Откуда Вы знаете?..
- Расписание, - взяла из коробки маленькое печенье и протянула его мне. - Тебе уже пора отправляться.
Я грызла сладость, сжимала кулаки и старалась не плакать.
- Это нечестно. Расписания не существует.
- Так надо, детка. Все в этом мире движется, даже вот эта капелька на стекле. Все мы уходим. Ты же не думала, что останешься здесь вечно? - я покачала головой, расплескивая тоску внутри себя. - Вот видишь. Так что не слушай никого, голову выше и смело вперед. Ты же умница, ты справишься.
Я смотрела на нее, а она мне улыбалась. Привычно, тепло, любяще. И я заулыбалась ей в ответ. Печенька была к тому моменту волшебным образом съедена, и мне тут же всучили другую.
- Ну что, дружок, с меня прощальный подарок, - прошаркала в глубь комнаты и долго что-то там ворочала, тихо приговаривая под нос. От любопытства я старалась заглянуть за окошко, практически танцуя на цыпочках. От тоски не осталось и следа. - Вот, держи.
В дрожащей старческой руке покоился небольшой сверток из шелковой голубой ткани, перевязанный серой лентой. Внутри оказалась золотистая коробочка с маленькими плотными застежками.