Больно. Неудобно. Некомфортно. Сейчас люди, так любящие песочные пляжи, вызывали у меня отвращение и презрение. Как может нравиться эта раскаленная сковорода, мерно перекатывающаяся под моими голыми лопатками? Вряд ли когда-нибудь пойму.
Сквозь разорванные лохмотья огненными лучами просачивалось обжигающее солнце. Кожа уже давно сгорела, оставляя за место себя сморщившиеся корки обожженного мяса. Мы постепенно умираем.
Сколько времени мы уже шатаемся по пустыне?
Все еще внимательно вглядываясь в болезненно яркое небо, начал различать неясные шорохи рядом с собой. Я смутно догадывался, кто может быть источником этих звуков. Помимо меня, кажется, осталось еще трое.
Так и оставшись утопать в раскаленных барханах, я только чуть повернул голову. Картина отнюдь не радостная, но уже довольно-таки привычная. Печальная и утомительная в своей безысходности.
Изо дня в день одно и то же.
Недалеко от меня, примерно в паре метров, сидел скрюченный паренек; мерно раскачивался из стороны в сторону и глубоко вдыхал рваными всхлипами. Глупо улыбаясь, что-то неразборчиво шептал, будто вторя немыслимой песни ветра. По пыльным серым щекам медленно катились крупные слезы, моментально срываемые порывами и уносимые вдаль. Кристально чистые. Единственные капли живительной воды посреди голой воющей пустыни.
Истерика.
Тонкими дрожащими руками закрывал от мечущейся стихии безвольное тело. Мне была видна лишь побелевшая от солнца макушка. Я судорожно выдохнул, отправляя в полет гору пыли с моего лица. Эта тощая фигура больше никогда не двинется с места. И этот, пытающийся из последних сил защитить его от мира, тоже пойдет за ним.
Они были близнецами. Такими яркими, такими запоминающимися. На их лицах вечно играли улыбки. Они никогда не унывали. После третьего отказа они наконец-то добились от меня согласия взять их в экспедицию. Помню, тогда у них было такое победное выражение лица, настолько искреннее и чистое, что сейчас вспоминать по-настоящему больно...
Один биолог, другой - химик. У последнего всегда можно было заметить на ладонях следы пороха, а на одежде ядовитые пятна. Несмотря на то, что брат строго следил за ним. Вот и теперь, вспоминая все, словно просматривая кадры, я снова замечаю на посиневших скрюченных пальцах эти черные следы. А на рубашке кляксы, совсем обесцвеченные, похожие на кривых животных из детских рисунков. Даже переступая порог, мальчишка не изменил себе.
Вокруг еще живого паренька, постепенно теряющего рассудок, накручивал круги осунувшийся старик. Двигаясь скованно, постоянно пошатываясь, он продолжал упрямо шагать, не обращая внимания на уничтожающую жару. Мой верный друг и помощник. Мой учитель.
Я всегда поражался его упорству и трудолюбию. Даже уйдя на пенсию и оставив университет, он продолжал свои исследования. Я часто заставал его в светлой просторной гостиной за его толстенным журналом, когда он, вычитая очередные длинные цифры для эксперимента, недовольно хмурился и в сотый раз ломал карандаш. Признаться, эта его привычка ломать в порыве гнева карандаши меня очень забавляла. Всегда подшучивал над стариком по этому поводу, за что исправно получал какой-нибудь легкой тетрадкой по макушке.
Я хочу вернуть те времена. Хочу забыть этот двухмесячный кошмар.
Продолжая вслушиваться в мерные движения товарищей под боком, я засыпал. Тихим, вечным сном. Все мы вскоре уснем в этой шуршащей постели, баюкающей шелестом песочных цветов и горячим дыханием ветра. Поющей завывающие колыбельные, прерываемые лишь изредка размеренным постукиванием ножек скорпиона по красным камням. И приснятся нам дикие дали, омываемые высокой белоснежной морской пеной. И черное небо, смешанное художником с грязно-серым, глубоким малиновым и ярко-сиреневым. И окрасит наш путь к ждущему кораблю длинный росчерк молнии, отделяющей наше горькое, мучительное прошлое от сладко-томительного грядущего...
27 августа, 1*** года экспедиция «Скорпион» потеряла связь со столицей. После двух месяцев от начала похода группа ученых, состоящая из двадцати человек, пропала в пустыне. Дальнейшая судьба не известна.
Двое
Она любила встречать рассветы. В тишине слушая ветер и тихие переговоры листочков, стоя на балконе, подставив улыбающееся личико навстречу утру.
Она любила проводить пальцами по шершавой коре деревьев, удаляясь глубже в обволакивающую нежность леса. Любила неподвижно смотреть за движениями жизни, наблюдала за тихими течениями между острыми травинками, темно-серыми камнями, сладко чавкающей мокрой землей. Слушала свое дыхание, смешанное с дыханием листвы, щебет птиц и стук дятлов.