В колосья гильзы теплые роняя,
Мир охватив хранительным кольцом,
Уходишь ты. Молчит земля родная
И кажет солнцу рваное лицо.
И сгинул жук. Как знак вопроса — стебель.
И стебель стал чувствилищем живым:
Покой ли — призрак? Иль тревога — небыль
В могучем дне, сверкающем над ним?
«Ты отгремела много лет назад…»
Ты отгремела много лет назад.
Но, дав отсрочку тысячам смертей,
Теперь листаешь календарь утрат,
В котором числа скрыты от людей.
Убавят раны счет живым годам,
Сомкнется кругом скорбная семья,
И жертва запоздалая твоя
Уходит к тем, что без отсрочки — там.
И, может быть, поймут еще не все
У обелиска, где суглинок свеж,
Как он глубоко в мирной полосе,
Твой самый тихий гибельный рубеж.
«Еще метет во мне метель…»
Еще метет во мне метель,
Взбивает смертную постель
И причисляет к трупу труп, —
То воем обгорелых труб,
То шорохом бескровных губ —
Та, давняя метель.
Свозили немцев поутру.
Лежачий строй — как на смотру,
И чтобы каждый видеть мог,
Как много пройдено земель,
Сверкают гвозди их сапог,
Упертых в белую метель.
А ты, враждебный им, глядел
На руки талые вдоль тел.
И в тот уже беззлобный миг
Не в покаянии притих,
Но мертвой переклички их
Нарушить не хотел.
Какую боль, какую месть
Ты нес в себе в те дни!
Но здесь
Задумался о чем-то ты
В суровой гордости своей,
Как будто мало было ей
Одной победной правоты.
«А когда глаза открыл…»
А когда глаза открыл,
Сердцу показалось —
От неисчислимых крыл
Небо колыхалось.
Я видение не вдруг
По небу развеял.
Я спросил: Они — на юг?
Иль уже — на север?
Я спросил: — А где я был
От зимы до лета?
Но высокий посвист крыл
Мне не дал ответа.
«В рабочем гвалте, за столом…»
В рабочем гвалте, за столом,
В ночном ли поезде гремящем
Резонно судят о былом
И сдержанно — о настоящем.
И скован этот, скован тот
Одним условием суровым:
Давая мыслям верный ход,
Не выдай их поспешным словом.
Свободный от былого, ты
У настоящего во власти.
Пойми ж без лишней суеты,
Что время — три единых части:
Воспоминание — одна,
Другая — жизни плоть и вещность.
Отдай же третьей все сполна,
Ведь третья — будущее — вечность.
«Строй заснеженных елей кремлевских…»
Памяти Ю. А. Гагарина
Строй заснеженных елей кремлевских
Краснотой оттеняла стена.
На привинченных наглухо досках —
Имена, имена, имена.
И у самой последней скрижали
Вдруг как будто споткнулась душа:
Эта память во мне не свежа ли?
Да, была нестерпимо свежа.
Здесь, познав запредельное небо,
Ряд былых и недавних утрат
Своим именем слишком нелепо
Замыкал твой небесный собрат.
Стало как-то пронзительно страшно
(Нам такие мгновенья даны),
Как от урны последней до башни
Оглядел я отрезок стены.
Незаполненный, ждал он…
Теперь нам
Ясно все… Только трудно живым
Сжиться с мыслью,