И прошлый век в сознанье раннем
Звенел мне бронзою литой:
Там Пушкин встал у основанья,
У изголовья — Лев Толстой.
А этот век… За взрывом — взрыв!
В крови страница за страницей,
И от огня не отстранишься,
Одних бессмертно озарив.
Других под бурею отвеял
Не без мучительных потерь.
Но стало тише… И теперь
Звук словно сам в себя поверил
И, донося значенье слов,
Восходит чище и свободней,
Как выражение природной
Естественности голосов.
«Белый храм Двенадцати апостолов…»
Белый храм Двенадцати апостолов,
Вьюга — по крестам,
А внизу скользят ладони по столу —
Медь считают там.
Вот рука моя с незвонкой лептою,
Сердце, оглядись:
В этом храме — не великолепие
Освященных риз.
Что за кровь в иконописце-пращуре,
Что за кровь текла,
Говорят глаза — глаза, сквозящие
Из того угла.
Суждено нам суетное творчество,
Но приходит час —
Что-то вдруг под чьим-то взглядом
скорчится,
Выгорая в нас.
Но мечта живая не поругана,
Хоть и был пожар,
И зовет, чтоб я ночною вьюгою
Подышал.
«В этом доме опустелом…»
В этом доме опустелом
Лишь подобье тишины.
Тень, оставленная телом,
Бродит зыбко вдоль стены.
Чуть струится в длинных шторах
Дух тепла — бродячий дух.
Переходит в скрип и шорох
Недосказанное вслух.
И спохватишься порою
И найдешь в своей судьбе:
Будто все твое с тобою,
Да не весь ты при себе.
Время сердца не обманет:
Где ни странствуй, отлучась,
Лишь сильней к себе потянет
Та, оставленная, часть.
«Она вошла во двор несмело…»
Она вошла во двор несмело,
И средь больничной суеты
Ей утро в душу не успело
Дохнуть
Предчувствием беды.
К стволу сосны
Прижалась телом,
Зовущий взгляд — в окно отца.
Но кто-то выглаженный,
В белом,
Сказал два слова ей с крыльца.
И, тем словам
Еще не веря,
Увидела со стороны
И морга отпертые двери,
И тень носилок
У стены.
Дверной проем,
Глухой и черный, —
Как зов старушечьего рта,
И солнцем
Косо освещенный
Порог —
Как смертная черта.
И, глядя пристально
И слепо,
Меж сосен девочка пошла.
В руке,
Распертая нелепо,
Авоська стала тяжела.
А тот,
Что вынес весть навстречу,
Не отводил усталых глаз
И ждал:
Вот-вот заплачут плечи,
Сутулясь горько и трясясь,
Но парк укрыл ее поспешно,
Давая втайне перейти
Ту грань,
Откуда к жизни прежней —
Наивно-детской —
Нет пути.
«Заняться как будто и нечем…»
Заняться как будто и нечем.
Вот лестницу он смастерил.
Ведь жизнь оставляет под вечер
Немного желаний и сил.
И тихо — ступень
за ступенью —
Он стал подниматься туда,
Где пенье, морозное пенье
Над крышей несли провода.
А все, что отринуто, глухо
Замкнули четыре стены.
Там как изваянья недуга —
Подушка и ком простыни.
И встал он — высоко,
высоко —
Не краткий закат подстеречь,
А холод незримого тока
У самых почувствовать плеч,