Но на земле предельной чистотой
Ты искупала пошлость человечью, —
И я с тугой охапкою цветов
Отчаянно шагнул тебе навстречу.
«Когда бы все, чего хочу я…»
Когда бы все, чего хочу я,
И мне давалось, как другим,
Тревогу темную, ночную
Не звал бы именем твоим.
И самолет, раздвинув звезды,
Прошел бы где-то в стороне,
И холодком огромный воздух
Не отозвался бы во мне.
От напряженья глаз не щуря,
Не знал бы я, что пронеслось
Мгновенье встречи — черной бурей
Покорных под рукой волос.
Глаза томительно-сухие
Мне б не открыли в той судьбе,
Какую жгучую стихию
Таишь ты сдержанно в себе.
Все незнакомо, как вначале —
Открой, вглядись и разреши!..
За неизведанностью дали —
Вся неизведанность души.
И подчиняться не умея
Тому, что отрезвляет нас,
И слепну в медленном огне я,
И прозреваю каждый час.
«Та ночь была в свечении неверном…»
Та ночь была в свечении неверном,
Сирены рваный голос завывал.
И мрак прижался к нам, как дух пещерный,
Седьмой тревогой загнанный в подвал.
Извечный спутник дикости и крови,
Людским раздорам потерявший счет,
При каждом взрыве вскидывал он брови
И разевал мохнатый черный рот.
Над нами смерть ступала тяжко, тупо.
Стальная, современная, она,
Клейменная известной маркой Круппа,
Была живым по-древнему страшна.
А мрак пещерный на дрожащих лапах
Совсем не страшен. Девочка, всмотрись:
Он — пустота, он — лишь бездомный запах
Кирпичной пыли, нечисти и крыс.
Так ты вошла сквозь кутерьму ночную,
Еще не зная о своей судьбе,
Чтобы впервые смутно я почуял
Зачатье сил, таящихся в тебе.
Смерть уходила, в небе затихая,
И напряженье в душах улеглось,
И ощутил я чистоту дыханья
И всю стихию спутанных волос.
Тебя я вывел по ступенькам стылым
Из темноты подвального угла,
И руки, что беда соединила,
Застенчивая сила развела.
Среди развалин шла ты,
как в пустыне,
Так близко тайну светлую храня.
С тех пор я много прожил,
но поныне
В тебе все та же тайна для меня.
И как в ту ночь, сквозь прожитые годы
Прошли — на грани счастья и беды,
Волнуя целомудренностью гордой,
Твои неизгладимые следы.
«В редакции скрипели перья…»
В редакции скрипели перья,
Набрасывая дня черты.
Неслышно отворились двери,
И, юная, вступила ты.
Хрипела трубка, билась мелко
На неисписанной стопе.
Как намагниченные стрелки,
Свели мы взгляды на тебе.
И, пропуская что-то мимо,
Ты, чистая, как горный снег,
Сквозь голубую тину дыма
Взглянула медленно — на всех.
Поэт, оценивая строго
Тебя от ног и до бровей,
Вздохнул, не отыскав порока
В томящей красоте твоей.
Испортив снимок черной тушью,
Художник вспомнил о былом.
И тесно, мерзостно и душно
Обоим стало за столом.
А ты — не схваченная кистью,
Не замурованная в стих,
От будничных чернильных истин
Звала в свои просторы их.
Куда? Зачем? Не все равно ли?
Лишь подойди и рядом встань
И между радостью и болью
Сожги придуманную грань!