— Да, но это последний дом, и мы возвращаемся. Мы не будем морозить наши задницы, даже ради бабушки.
Она оставила санки у подножия ступенек и схватила один из последних пластиковых пакетов. Поднялась на крыльцо, снег хрустел под ее ботинками, и постучала в дверь. Ответа не последовало.
Никто не нарисовал крестик на двери. Окна были не разбиты, занавески задернуты. Она видела их на похоронах три дня назад. Они должны быть дома.
Она постучала снова.
— Эй! Есть кто-нибудь? У нас еда для вас!
По-прежнему ничего.
Квинн оглянулась на Майло. Он смотрел на нее, широко раскрыв глаза.
Она оглянулась на дом. Все так же тихо и безмолвно. Из трубы не валил дым.
В душе у нее шевельнулось беспокойство.
Глава 39
Квинн
День двенадцатый
— Может, нам просто оставить пакет у двери? — предложил Майло. — На случай, когда они вернутся?
Квинн нахмурилась.
— Кто-нибудь его украдет.
На темно-синей двери висел рождественский венок. Рождественские гирлянды тянулись вдоль перил крыльца и обвивали белые столбы по обе его стороны. Справа от двери в горшке стояло четырехфутовое вечнозеленое дерево, припорошенное снегом.
Квинн пнула снег у своих ног, обнажив входной коврик. Нагнулась и проверила, что под ним. Ничего. Она отодвинула горшок и пощупала планки крыльца. Пальцами в перчатках нащупала ключ.
— Что ты делаешь? — спросил Майло.
— Самое правильное, — Квинн понятия не имела, так ли это. Она могла открыть дверь и получить пулю из ружья, как в случае с миссис Клири. Но она так не думала.
Что-то в этом месте казалось странным.
Потребовалось три попытки, чтобы попасть ключом в замок. Дверь открылась. Снег посыпался на деревянный пол прихожей.
Внутри оказалось темно. Темно и тихо.
Она обернулась к Майло.
— У тебя все еще есть тот маленький фонарик, который дал тебе папа?
Он достал его из кармана и протянул ей.
— Жди здесь.
— Я не боюсь. Я хочу пойти с тобой!
— Дело не в страхе. Мне нужен помощник. Если что-то случится, беги к бабушке, понял?
Он недовольно прикусил нижнюю губу, но кивнул.
Квинн вошла в дом. Она осмотрела дом с помощью маленького фонарика. Глубокие тени окутывали обычные домашние вещи — набитые кресла, диваны и книжные шкафы в гостиной, тумбы, книжные шкафы и комоды.
Темная рождественская елка покосилась в углу, осыпаясь хвоей.
Никаких звуков жизни.
Но запах есть. Она принюхалась. Такой слабый, что Квинн могла его себе придумать. Она не могла определить, но он казался чертовски неприятным.
Ее сердцебиение участилось. Она переложила фонарик в левую руку, сунула правую руку в карман куртки и взялась за рукоятку рогатки. Жаль, что у нее нет ножа или пистолета. Ей следовало носить свой 22й калибр с собой везде, куда бы она ни пошла, а не только в бабушкином доме.
Может быть, это пустяк. Может быть, Бернштейны переехали в школьный приют, а она просто не знала об этом. Может быть, полиция еще не отметила дом как незанятый. Или они стояли в очереди в продовольственной кладовой или распределительном центре, часами ожидая несколько банок бобов.
Так много вариантов. Ни один из них не объяснял это чувство тревоги. Тесноту в груди или волоски, поднимающиеся на затылке.
Квинн могла развернуться и уйти прямо сейчас. Но она этого не сделала.
В доме стоял холод. Ее дыхание клубилось перед ней белыми облаками. Ее мокрые ботинки хлюпали по прихожей. Деревянная лестница маячила прямо перед ней.
Она заглянула наверх и не увидела ничего, кроме темноты. Не слышала ничего, кроме своего бьющегося сердца и неглубокого дыхания.
Медленно делая каждый шаг, она прислушивалась к скрипу ступеней, напрягаясь, чтобы уловить любой посторонний звук в грохоте пульса.
Квинн поднялась на самый верх лестницы. Тусклый свет проникал через окно в противоположном конце длинного коридора. Она осторожно двинулась к дверям, которые, по ее предположению, вели в спальни.
Открыла первую дверь. Кабинет — большой белый современный стол из Икеи, белые книжные шкафы, картины с океанами и пляжами на стенах.
Ее страх нарастал. Она чувствовала себя в ловушке. Клаустрофобия затянулась вокруг нее, как сеть. Квинн хотелось бежать. Сбежать поскорее.
Но от чего?
В этом месте ничего нет. Ничего, кроме тишины, теней и холодного, скрипучего дома.
Такая нерешительность разозлила ее. Квинн злилась на себя, на все вокруг. Она боролась с собственным страхом. Она не собиралась превращаться в маленькую испуганную церковную мышку, прыгающую от любого звука. Черт возьми, нет.