Схватки ослабли, Ханна резко вдохнула и открыла глаза. Уставилась на огонь, боясь взглянуть на Лиама. Боясь увидеть разочарование в его глазах.
— Ты ни в чем не виновата, — хрипло проговорил Лиам. — Ты ничего не могла сделать.
Но он не знал, насколько холодным было ее сердце. Он не знал, что даже когда умоляла спасти жизнь ребенка, она не чувствовала к нему ничего, ничего, кроме пустоты, которая тянула ее в темноту, такую кромешную тьму.
— Я не любила его. Не смогла полюбить.
Лиам наклонился вперед и взял ее за руку. Ее больную руку. Уродливую, неправильной формы. Он не отшатнулся. Он держал ее между своими грубыми и мозолистыми ладонями.
Слезы наворачивались на глаза и текли по щекам.
Она никогда не плакала по нему. Она не умела плакать по нему.
Ханна позволила своему ребенку умереть. Она не боролась достаточно сильно, не поднялась с окровавленного матраса и не бросилась на монстра, не пожертвовала собой, даже зная, что они оба умрут.
Стыд проник глубоко в ее кости и засел там, как боль. Следовало попытаться. Кем она была, что даже не попыталась? Она лежала там, онемев от ужаса, навсегда застряв в этом моменте, как муха, заключенная в янтарь. Что она за мать?
С ее губ сорвался тихий всхлип.
— Ты не могла остановить это, — сказал Лиам, словно прочитав ее мысли. — Ты просто выживала.
— Что, если я не смогу полюбить этого? Что если…?
— Нужно решать по одной проблеме за раз. — Лиам нежно сжал ее больную руку. — Мы разберемся с этим, когда родится ребенок.
Он сказал «мы». Он был здесь. В этот раз все по-другому. Она не одна.
Головная боль обрушилась на нее с новой силой. Казалось, будто топор раскалывает ее череп на части.
А потом боль пронзила ее — огромная, всепоглощающая — и мысли разбежались, уносясь от нее красными волнами.
Схватка началась где-то в спине и двигалась слой за слоем к самой глубине таза. Она вырывалась наружу, распространяясь, расширяясь, проникая в живот, грудь, бедра, позвоночник, словно желая выжать его прямо из кожи.
Качество боли изменилось. Более интенсивная. Более интимная.
Казалось, что ее самые глубинные части тела разрываются на куски — ее кости, ее плоть — раздвигаются, чтобы выпустить что-то новое.
Ханна рычала и стонала, страстно желая, чтобы боль утихла, но она не утихала. Болел живот, таз, пульсировала голова. Темнота висела в уголках ее зрения.
«Преэклампсия», — смутно подумала она. Ее кровяное давление стало слишком высоким, подскакивало, и она не знала, что делать, чтобы остановить это.
Боль достигла пика, но вместо того, чтобы утихнуть, стала пульсировать глубже, сильнее, так сильно, что Ханна не могла дышать, забыла о дыхании. Боль оказалась такой настойчивой, такой упорной, что она не могла избавиться от нее. Не могла продолжать. Эта сила захватывала ее, уничтожала ее.
Она закричала, в отчаянии, в панике.
— Ханна! — позвал Лиам. — Ханна!
Его голос отдаляется, стихает.
Она больше не могла видеть его, не могла чувствовать его.
А потом чернота хлынула в ее глаза, и Ханна кружилась, кружилась, кружилась в пустоте, в открытом пространстве, в глубокой серой воде без дна и без поверхности. Она плыла и плыла, и не могла достичь берега, не могла прорваться на поверхность, застряла в пространстве, где больше не существовало света и цвета.
Боль исчезла. Осталось только это, только пустота.
Какой-то маленький фрагмент ее разума понял. Ханна балансировала на грани чего-то. В отличие от тех случаев, когда ее разум исчезал, уходил куда-то еще, а потом возвращался, этот раз был не такой. Это навсегда.
Все могло закончиться — боль, холод, тревога, отчаяние, стыд и горе. Страх.
Это настоящий дар. Подношение.
Ей нужно лишь отпустить себя.
Глава 49
Ноа
День двенадцатый
Ноа всматривался в лобовое стекло. Его пульс громко стучал в ушах. Адреналин бурлил в венах. Он крепче сжал АК-47, но держал его низко под окнами.
Миновав университет, они подъехали к железнодорожному мосту, возвышающемуся впереди над ними. Справа их путь преграждала река, слева — высокая бетонная насыпь.
Несколько автомобилей заблокировали дорогу под мостом. Справа стояла снегоуборочная машина, слева — школьный автобус. Посередине оставалось узкое пространство, достаточно широкое для проезда одной машины, а в центре дороги, примерно в пятнадцати ярдах от заграждения, стоял серый грузовик, припаркованный боком.
За автобусом, снегоуборочной машиной и грузовиком притаилась дюжина фигур, одетых в теплую зимнюю одежду. Были видны их головы, плечи и длинные ружья, стволы которых уставились на их «Форд».