Глава 25
Ханна
День сорок восьмой
Ханна ошеломленно смотрела на Ноа.
Она подозревала, что все это время Ноа знал. Просто решил притвориться слепым. Он верил в Розамонд и ополчение — не потому, что поверил в их доброту, а потому, что иначе сам стал бы частью чего-то дурного.
Но услышать, как он говорит это вот так, признавая вслух…
Что-то в ней оборвалось, дверь в ее сердце захлопнулась. Если какая-то ее часть и оставалась открытой для него — ради старых времен, ради Майло, ради всего, через что они прошли, — она исчезла.
— Ты одобрил убийство своих соседей, — прошептала Ханна.
— Я не делал ничего подобного!
— Именно это ты и сделал. И делаешь.
Он вскинул руки.
— В мире осталось ровно столько еды. Ограниченное количество топлива. Если стоит выбор между голодом и воровством, то мы будем воровать.
— А убийства?
В глазах Ноа вспыхнули вина и гнев. Его лицо раскраснелось.
— Этим людям не стоило сопротивляться! Их предупреждали! Они должны были просто отступить! Они бы остались живы. Это их выбор!
— Ты слышишь себя? Ты говоришь, как все деспоты и кровавые убийцы. Ты не можешь оправдывать убийства. Этому нет оправдания.
— Конечно, оставайся в белых перчатках, Ханна! Тебе легко говорить. Ты не отвечаешь за целый город. Тебе не перед кем отвечать. Ты отвечаешь только за себя!
Она прикусила нижнюю губу. Еще один удар ниже пояса. Ханна не удостоила его ответом. Этот разговор не имел смысла. Теперь она это понимала.
Она пыталась заставить Ноа увидеть правду, думая, что он изменится, начнет действовать. В этом ее ошибка. Он действительно все понимал. Он знал правду и смирился с ней, даже принял ее.
В этом и заключался истинный ужас.
Огромный дом вдруг показался слишком маленьким, стены смыкались, воздух стал спертым и лишенным кислорода.
— Если выбирать между потерей сына и потерей души, — проговорил Ноа. — Я предпочту потерять свою душу.
Ханна покачала головой.
— Необязательно выбирать одно из двух.
— Для меня это так.
— Борись за то и другое.
Он направился к ней, двигаясь вокруг острова. Протянул обе руки, умоляя ее.
— Ханна, пожалуйста.
Она сделала шаг назад к прихожей. Если бы Призрак был здесь, он бы уже стоял между ними, рыча и огрызаясь. Как она жалела, что не взяла его с собой.
— Я делаю это ради Майло. Это все ради Майло.
— Майло не хотел бы, чтобы ты это делал. Он бы не хотел, чтобы люди умирали ради него.
— Он хочет жить! Каждое мое решение — ради него! Я думаю о Майло при каждом вздохе.
— Я тоже.
— Не похоже, — с горечью сказал он.
Его обвинение больно ранило Ханну. Ноа знал, что это худшее обвинение, которое он мог высказать в ее адрес. В его глазах вспыхнул стыд, но он не стал брать свои слова обратно.
Она и не ожидала от него этого. Это единственное оружие, которое у него осталось. Единственное, что он мог использовать, чтобы причинить ей боль.
— Это нечестно.
— Разве? Тогда зачем ты это делаешь? Ты собираешься бросить его — снова?
Ханна вздрогнула. Чувство вины пронзило ее.
— Я не бросаю его. Я забираю его с собой.
— Черта с два! — Ноа резко переменился в лице. Он прошел через гостиную, огибая Ханну. Остановился в коридоре между гостиной и спальней — спальней Майло — и преградил ей путь.
Вот чего она боялась. Что Ноа откажется внять голосу разума, что он не поймет, что она пытается сделать, что ей нужно сделать.
— «Винтер Хейвен» — опасное место. Здесь нет ничего хорошего для него. Оно не подходит никому.
— Ты не заберешь его у меня!
— Я не забираю его у тебя, Ноа! Ты все еще его отец. Ты всегда будешь его отцом. Но ты не делаешь того, что лучше для него.
— И ты тоже!
— Да, — сказала она с большей убежденностью, чем чувствовала. — Делаю.
От напряжения мышцы его шеи натянулись. Он сжал кулаки.
— Уходи, если хочешь, но Майло останется со мной. Я его отец.
Если только она не заберет его под дулом пистолета, Ноа его не отдаст. Ханна видела это в его решительном, непоколебимом взгляде. Это единственное, в чем он никогда не уступит — никогда.
Если она прибегнет к насилию, это только травмирует Майло и ничему не поможет. Она должна подождать. Она должна быть терпеливой, хотя это последнее, чего ей хотелось бы в этом мире.
Ханна сосредоточилась на плане. План по уничтожению ополчения и освобождению Фолл-Крика — полностью. Она не хотела смерти Ноа. Она просто желала свободы для себя, своих детей и друзей.
Они не будут жить под гнетом.
Этому придет конец.
Лиам поможет ей. Они вытащат Майло.
Она медленно выдохнула, стараясь не обращать внимания на острую боль в груди при мысли о том, что ей придется уйти из этого дома, оставив сына, пусть даже ненадолго.
Слова впивались колючей проволокой в ее горло.
— Майло может остаться.
Ноа расслабился. Он улыбнулся, как будто всего этого разговора не случилось, как будто он мог все стереть, просто захотев.
— Ты тоже можешь. Останься, Ханна. Оставайся со мной.
— Я уже собрала сумку. Она в спальне. Я хочу поцеловать Майло и пожелать спокойной ночи. Я возьму снегоход и привезу его утром на блокпост.
Ноа покраснел. На его лице отразилась целая гамма эмоций: гнев, шок и уязвленная гордость. Он видел, как решительно она настроена. Наконец-то до него дошло, что это значит для них, для него.
Его лицо вытянулось. Глаза заблестели и стали безумными.
— Ханна. Я люблю тебя. Не уезжай.
— Я ухожу от тебя, Ноа.
Дрожащей рукой он потирал обручальное кольцо.
— Нет. Нет! Не говори так.
— Мне жаль.
В этот момент годы отступили от его лица. Ханна увидела его таким, каким он был в молодости, полным сладких обещаний, с его пылким и жаждущим взглядом.
— Я не могу без тебя!
— Этого недостаточно.
В его глазах светилось исступленное отчаяние.
— Прости меня! Я изменюсь! Я сделаю все, что ты захочешь. Пожалуйста! Ты хочешь, чтобы я бросил вызов Розамонд? Я сделаю это! Хочешь, чтобы я пожертвовал собой и сражался с ополчением? Я сделаю это! Просто скажи мне, что делать!
Он умолял об отпущении грехов, прося прощения за поступки, которые Ханна не могла простить.
Она жалела его, но недостаточно. Этого недостаточно.
— Я надеюсь, что ты изменишься, Ноа. Но не ради меня. В первую очередь ради самого себя.
Он стоял там, совершенно опустошенный. Его плечи ссутулились, как будто она ударила его, в его лице появилось что-то потерянное и тоскливое.