— Ты не можешь так поступить со мной, — прошептал он. — Пожалуйста, не делай этого со мной.
Раскаяние разъедало ее. Горе, сильное, как приливы и отливы. Она не желала этого. Она не хотела этого.
Ханна посмотрела на Шарлотту в своей переноске. Малышка спала, ее маленькое круглое личико и розовые губки были идеальны, как у куклы. Под кривой вязаной шапочкой Лиама проглядывала прядь темных волос.
Ханна вспомнила все свои причины. Шарлотта и Майло — вот что для нее главное. Чтобы дать им будущее, Ханна готова бороться, умереть.
— Это из-за Лиама? — спросил Ноа, в его отчаявшемся голосе проскальзывали нотки раздражения.
Ханна подняла голову и встретила его взгляд. Ее глаза остались сухими.
— Прощай, Ноа.
Глава 26
Ноа
День сорок восьмой
Ноа, пошатываясь, вышел из дома. На часах было уже одиннадцать. Майло спал. Какая-то робкая часть его сознания шептала, что он не должен оставлять сына одного — Ноа никогда не оставлял его раньше, — но отчаяние гнало его вперед.
Он должен уйти.
Ноа натянул куртку, но не стал надевать ни перчатки, ни шапку. Ночь выдалась холодной и трескучей, луну затянуло тучами. Зябкий воздух жалил его открытое лицо, руки и шею. Ему было все равно.
Захлопнув входную дверь, Ноа, спотыкаясь, спустился по ступенькам крыльца, скользя ботинками по слякотному снегу. Он взял фонарик, чтобы освещать себе путь. Луч дрогнул, и деревья по обе стороны подъездной дорожки, казалось, выпрыгнули на него, их бесплодные ветви царапали черное небо.
Его глаза жгло от непролитых слез. В груди стало слишком тесно.
Обрывочные мысли рикошетом проносились в его голове. Он не мог размышлять здраво. Как такое могло произойти? После всего. После всего, что он сделал, после всех лет жертв, страданий и душевной боли. Как это может быть концом?
Ноа остановился посреди дороги. Фонарик дрожал в его руках. Он резко вдохнул, холодный воздух обжег его легкие, внутри бурлили сердечная боль, ревность и гнев.
Сверкнуло обручальное кольцо.
Как жестока Вселенная! Похитить его жену, затем вернуть ее к жизни чудесным образом, чтобы она предала его.
Он откинул голову назад, напряженно моргая. Звезд не видно. Во всей Вселенной не существовало больше звезд. Весь его мир рушился, словно проваливаясь в черную дыру.
Ноа сдернул кольцо с пальца. Пять лет, а он так и не снял его. Ни чтобы принять душ, ни чтобы перекрасить спальню Майло, ни для чего.
Теперь оно ничего не значило. Даже меньше, чем ничего. Он больше не хотел его видеть.
С болезненным рыком он швырнул кольцо в лес. Оно не издало ни звука. В темноте Ноа не увидел, как оно приземлилось.
Все кончено. Его жизнь с Ханной — его мечты о семье, о совместном будущем — угасли, как чадящее пламя.
Ноа спотыкался. Он не мог вернуться домой, не сейчас. В доме уже пахло Ханной, он пропитался ее присутствием. Она ушла, но ее образ все еще оставался там.
В его голове промелькнула картинка — ее лицо, когда она сказала ему, что все кончено, воспоминание словно кувалдой ударило его в грудь.
Ноа шаркал по улице. Ухнула сова. Снег засыпал все вокруг, поглощая почтовые ящики, заглохшие машины и уличные знаки.
Охранники Розамонд сидели в грузовике в конце ее подъездной дорожки. Она включила все лампы во всех комнатах. Все окна светились ярко-желтым светом.
Это выглядело почти вульгарно — так много света. Даже в других домах «Винтер Хейвена» драгоценное электричество использовалось только в одной-двух комнатах за раз. Но не у Розамонд. Она превозносила свои излишества. И не собиралась извиняться за это.
Меньше двух месяцев назад все тратили электричество, воду, еду. Целую жизнь назад.
Все вокруг было другим. Он тоже был другим. Он не узнавал себя; да он и не хотел узнавать.
Ноа свернул на подъездную дорожку Розамонд. Охранники в грузовике насторожились. Один из них опустил окно и выбросил окурок в снег. Он высунулся наружу, держа пистолет в руке, и оглядел Ноа с ног до головы. Его звали Лайл Томлин.
В глазах парня мелькнуло узнавание.
— Шеф Шеридан.
Ноа не ответил. Он не доверял своему голосу.
— Вы в порядке, шеф? Вы не выглядите особо здоровым.
Он кивнул и продолжил идти, спина напряжена, фонарик направлен в землю, другая рука засунута в карман куртки.
Охранники остались в своем грузовике.
Ночь сомкнулась вокруг него, угрожающая, грозная. Он скреб ботинками по ледяной земле, как по осколкам стекла. Его била дрожь.
У входной двери Розамонд Ноа замешкался. В его жалких раздумьях мелькнула ясность. Что он здесь забыл? О чем он только думал? Он должен вернуться к Майло.
Розамонд открыла дверь. Она была одета в толстый шерстяной свитер, черные леггинсы и шерстяные носки. Мокрые светлые волосы вились на затылке. Должно быть, она только что приняла душ.
В одной руке она держала рацию.
— Лайл сообщил, что ты здесь. — Ее глаза сузились, увидев его расстроенное выражение и растрепанный вид. — Что случилось?
— Ханна, — прохрипел Ноа. Собственный голос показался ему чужим. — Она бросила меня.
Выражение лица Розамонд не изменилось. Она сделала шаг назад, широко открыла дверь и жестом пригласила его войти.
Ноа повиновался. Он не потрудился снять ботинки. Его обдало теплом. Восхитительный аромат булочек с корицей наполнил его ноздри.
— Я как раз готовила полуночную закуску. — Розамонд двинулась в сторону кухни. Она повернулась к нему лицом. Ее глаза немного покраснели, в них залегли тени, но они оставались ясными. — Проходи, присаживайся. Расскажи мне, что случилось.
Ее материнский тон не допускал никаких возражений. Ноа рассказал ей все. Как Ханна ушла от него. Бросила его. Отвергла его.
Ханна, призрак, который преследовал его, который украл каждую унцию радости, который лишил его способности двигаться дальше, иметь жизнь, другие отношения — все, что угодно. Она уничтожила его. Она разрушила Ноа.
— Ханна не та, за кого я ее принимал. Ты оказалась права.
Розамонд наклонилась к нему через гладкий мраморный остров и положила ухоженную руку на его ладонь.
— Не вини себя, милый. Ты вел себя безупречно с самого начала.
— Я сделал все, что мог. Я все перепробовал. Ничего не помогает. Она уже решила!
— Ты все сделал правильно. Она не способна разглядеть то, что перед ней, Ноа. Это ее потеря. И потеря Майло.
— Но почему? Я не понимаю.
— Я не могу сказать тебе, почему она так охотно отвернулась от своей прекрасной семьи… но у меня есть предположение.