– Как я и говорил, не многие выжили во время нападения на наш дом. И она… тоже. Погибла.
Дезмонд сидел, не в силах вымолвить ни слова. Потому что он действительно надеялся на это. Надеялся на то, что это действительно не коснулось членов его семьи.
Он смотрел на отца, в печали опустившего голову, не промолвив ни слова. Внезапно вспомнился их разговор, который состоялся как раз после той самой ссоры из-за анимуса – о том, как он терял время в Нью-Йорке и ничего не делал, пока другие пытались что-то изменить. Он вспомнил и то, как Уильям тренировал их вместе с остальными членами братства, что они росли и учились под его взором. Вспомнил о том, как Шон писал ему, что отец никогда не бросал его, когда он лежал в коме, что он всегда был рядом с ним. А еще вспомнил, как тот маленький черный комочек проводил с ними теплые вечера, свернувшись калачиком на коленях или же гоняясь за игрушкой на верёвочке, и приносил им столько счастья и радости, когда кто-то из них грустил.
Раньше отец казался ему холодным, расчетливым человеком, который заботился прежде всего о делах ордена, а ни о каком-либо другом живом существе. Но теперь, в эту минуту молчания, казалось, что и он тоже думал о тех молодых людях, которых он воспитывал и которые отдали за их дело свои жизни – и о Клэе Качмарике, быть может, в том числе. О той маленькой пушистой подруге, которая приходила к нему в кабинет, когда он, угрюмый, оставался один на один со своими чувствами и мыслями, и, вопрошающе мяукнув, запрыгивала на колени – но теперь больше никогда не придет и не уткнется головой в его ласковую ладонь. Что он когда-то боялся, что однажды потеряет своего сына, который столько лет был так далеко от него, и он понятия не имел, как он живет, где он, и жив ли он вообще. И конечно же, не было ничего удивительного в том, что он, как и вся их команда, всей душой желал спасти мир и людей, жизни которых целиком и полностью зависели от них четверых.
Что на самом деле сделало Уильяма таким, каким он казался всем теперь? Какие мрачные секреты скрывало его сердце? Какую боль он прятал глубоко в себе, не показывая никому? О чем он сам, Дезмонд, раньше никогда не задумывался, чего он – а может быть, и никто другой – прежде никогда не замечал? Ему искренне хотелось стать ближе к отцу, как-то преодолеть все эти разногласия, которые лежали между ними. И быть может, если он найдет ответы на все эти вопросы, у него наконец получится разрушить стену, стоявшую между ними?
Сейчас?..
– Знаешь, в Нью-Йорке мне правда так не хватало вас. Всех. – Он чувствовал, что тоже должен был сделать шаг к примирению и как-то поговорить с ним об этом всём. Высказаться. Выслушать его самого. – Мне на самом деле нравился новый город, вся эта красота, огни, тусовки с новыми друзьями, как передо мной открывались новые возможности. И в то же время… не знаю, может, это всё из-за воспоминаний о детстве, но мне как-то не хватало той теплой, искренней атмосферы. Как в то Рождество. Так хотелось рассказать ребятам о том, что никаких тамплиеров нет и всё было в порядке. Показать им, что я увидел, поделиться впечатлениями, услышать, что они сами об этом думают – и, как раньше, пойти на пробежку в лес и наконец вдохнуть свежий утренний воздух. Сходить с Крисом в бар, напиться мартини и тусить до утра. – В этот момент он точно шмыгнул носом, и на глазах выступила теплая влага. Он смахнул слезу, а потом посмотрел на отца с грустной улыбкой: – И мне так хотелось, чтобы ты мог посмотреть на это всё моими глазами, забыть всю эту чушь про ассасинов и тамплиеров. Чтобы между нами не было всех этих разногласий, чтобы ты просто был рядом. Вместе с мамой. И Фэйт. Чтобы ты просто… понял меня.
– Может, ты и не поверишь мне, но это… тоже было. Моим желанием. – Дезмонд вновь перевел удивленный взгляд на отца, и Уильям продолжил, изредка прерываясь – ибо также пытался подобрать слова и справиться с собственными чувствами. – Я ведь… на самом деле хотел сказать тебе тогда, в твой шестнадцатый день рождения, что наконец хочу взять тебя в город с собой – думал, что ты уже готов к этому и сможешь постоять за себя. Хотел показать маленькую часть мира, который ты конечно же так хотел увидеть. Показать, что всё, о чем я говорил тебе, было правдой. Чтобы все эти тренировки, кредо, мои рассказы о тамплиерах – всё это наконец обрело смысл для тебя. Чтобы ты тоже просто… понял меня.
Уильям замолк на несколько мгновений, а Дезмонд замер. В ошеломлении слушая его.
– В те годы, когда искал тебя повсюду, я так боялся, что не смогу тебя найти. Что тебя, как и остальных, найдут тамплиеры. И они заберут тебя у меня. Навсегда. – Голос дрогнул, и Уильям вновь остановился, собираясь с мыслями. – И я всё думал, что же я сделал не так, когда растил тебя. Что мне делать дальше, чтобы не повторить те же ошибки. А еще… смотря на твой амулет, я пытался вспомнить, что было раньше. Я помню все эти тренировки – слезы, кровь, крики, ссоры – и ничего, кроме того самого Рождества. Я знаю, что у нас были и другие счастливые дни, но в голове всё будто застелено туманом, и я… просто не могу ничего вспомнить. Совсем.
Уильям вздохнул, опуская голову. После чего медленно поднялся со стула – а Дезмонд так и сидел не двигаясь, потрясенный, без слов.
– Что ж… думаю, уже пришло время начинать новую сессию в анимусе. Заканчивай со своими делами и приходи, я буду ждать тебя.
Дезмонд только кивнул, в ошеломлении думая о том, что только что услышал – и Уильям оставил его, погруженный в свои собственные мысли и воспоминания.
Подойдя к своему столу, он краем глаза заметил призрачный силуэт, направлявшийся к нему.
– Всё в порядке?
– Да, – ответил Уильям, садясь на стул и закрывая глаза. Со словами Хэйтема фрагменты картин из прошлого стали чуть более смутными, и он помотал головой, пытаясь избавиться от них. – Это всего лишь воспоминания, не более того.
– Вы правильно сделали, что поговорили об этом с ним. Он поймет вас. Как и вы – его. Вам обоим просто нужно время.
– Да. Время, – тихо повторил Уильям, качая головой.
Он наконец повернулся к призраку – и увидел на его губах ободряющую улыбку. И почему-то от этого в тот же миг стало легче. Немного – но легче.
***
Золотые лучи вечернего солнца опускались над пристанью стихающего Нью-Йорка. Моряки отправлялись домой, к своим семьям, и широкоплечий юноша в капюшоне, не мешая никому, внимательно оглядывался вокруг, тоже ожидая кого-то. Вскоре он услышал позади знакомый голос – его-то обладатель и был нужен ему.
– Привет, Коннор, – обернувшись, он увидел отца – тот шел к нему, привычно сложив руки за спиной. – Вижу, ты жив и здоров.
– А ты пришел в себя от побоев? – съехидничал в ответ его сын.
– Кажется, Коннор в острословии был не менее хорош, чем вы, – заметил в настоящем Уильям – Хэйтем же, поджав губы, лишь недовольно покосился на него, точно как и его проекция в анимусе – на Коннора, однако ничего не сказал.
– Черч засел в заброшенной пивоварне вблизи порта. К рассвету нужно покончить с ним, – как ни в чем не бывало продолжил в прошлом Хэйтем. Быстро обсудив всё, они двинулись к месту назначения.
– Должен сказать, что для ассасина и тамплиера вы пока весьма неплохо ладите друг с другом, – внимательно наблюдая, как их проекции бежали по крышам, заметил Уильям. – Не думал, что такое возможно.
– Мы ведь были отцом и сыном, в конце концов, – пожал плечами Хэйтем, уже почти привыкнув к тому, что ему также приходилось наблюдать за собой со стороны. Посмотрев же на потомка, он добавил, чуть улыбнувшись: – К тому же, по-моему, мы и с вами вполне неплохо ладим.
– Что ж, полагаю, это так, – встретившись с ним глазами, кивнул Уильям и тоже улыбнулся в ответ.
– Скажи вот что… – произнес Коннор, наконец остановив отца на крыше одного здания.
– М?
– Ты ведь мог убить меня тогда, – продолжил Коннор. («Он мог тебя еще на виселице убить», – пробормотал в настоящем Уильям). – Что тебя удержало?