– Послушать бы что-нибудь… – прокашлявшись, пробормотал Уильям. В этот момент он с грустью подумал о своем телефоне, на котором кроме музыки, что в нужный момент могла немного подбодрить или расслабить, больше ничего не было, ибо всё секретное вроде сообщений от членов братства с него сразу же удалялось, не говоря уже про сами номера. Начав же постукивать ступнями в попытке отвлечься, он внезапно вспомнил одну любимую песню, сопровождаемую двумя ударами ногой и хлопком в ладони, – в молодости она всегда пробуждала в нем бунтарский дух, так присущий его душе борца за свободу. А так как последняя сейчас была нужна ему как глоток воздуха и это было всяко лучше, чем медленно сходить здесь с ума, он мог попробовать…
Черт, пусть Видик замышляет против него всё что угодно – но он не собирался сдаваться без музыки.
Дружище, ты еще мальчишка, разводишь много шума,
Играешь на улице, а ведь однажды мужчиной станешь!
У тебя грязь на лице!
Как тебе не стыдно?
Гоняешь свою банку под ногами у всех!
Слыша раздавшиеся словно гром среди ясного неба стук и голос сверху, сидевшие на соседнем этаже сотрудники отвлеклись от скучной работы и в удивлении поднялись со своих мест, возведя глаза к потолку. И пусть многие остались стоять на месте, в растерянности переглядываясь друг с другом, некоторые прониклись знакомым ритмом и стали постукивать в такт ногой, а самый смелый из них даже начал тихо подпевать: «We will rock you!» (ну, или как это на нормальном звучит, «Мы встряхнем вас!»)
Дружище, ты молод, но уже видишь свою цель,
Кричишь на всю улицу, что однажды покоришь весь мир!
У тебя кровь на лице!
Как тебе не стыдно?
Махать своим флагом перед глазами у всех!
Разозленный Видик, который оказался единственным, кто понял, что всё это было делом разбушевавшегося гостя, распевавшего какую-то там «We will rock you!», вскоре влетел в камеру, застав песню на таком моменте:
Дружище, ты – бедный старикашка,
Молишься, что однажды обретешь покой…
– Майлс, вы мне весь персонал с ног на голову перевернете, прекратите немедленно! – меча громы и молнии, выкрикнул Видик. Он уже едва сдерживал себя, почти впадая в ярость оттого, что никто его слушать не собирался:
У тебя грязь на лице!
Да как тебе не стыдно?!
– Не заставляйте меня… – закипая, уже было собрался переходить к угрозам Видик – как последние слова, буквально выкрикнутые ему в лицо, стали последней каплей:
Кто-нибудь, поставьте наконец его на место!
– Ну-ну, куда тебе-то еще ручонками махаться, – усмехнулся Уильям – в считанный момент костлявая ладонь была сжата в его крепком кулаке, и он начал медленно сжимать ее, почти слыша, как под его пальцами со сладостным хрустом ломаются хлипкие костяшки. Испугавшись, Видик заорал во весь голос: «Охрана!» – после чего в камеру вбежали двое громил, а Уильям сам отпустил его.
– Что за возмутительная дерзость! – отойдя от него подальше, с обидой на весь свет, а точнее на свое здание, которое, казалось, подняло бунд против него же самого, негодовал Видик, потирая красную ладонь. – Распевать такое… такое…
– Вообще-то это Фредди Меркьюри, – подсказал ему Уильям, всем своим видом показывая, что его и без того низкое мнение об этом мерзавце теперь вообще опустилось ниже плинтуса.
– Да хоть сам бог, мне плевать, поверьте, – холодно ответил Видик. – И если вы еще раз, хоть раз устроите что-то подобное…
Он так и не договорил, ибо помещение вновь взорвала всё та же «We will rock you!», похоже, сыгравшая у кого-то на телефоне этажом ниже – не в силах вынести столь жестокий удар в пах, Видик выбежал из комнаты, угрожая воздуху здоровым кулаком: – Если еще хоть раз я услышу здесь эту чертову песню, я тут же всех уволю, слышали меня?!
– Есть же здесь нормальные люди, – продолжая улыбаться, пробормотал удовлетворенный Уильям, ложась на кровать и убирая ладони под голову.
– Считайте, что я вас предупредил, – зайдя обратно в камеру, фыркнул Видик. После чего в сопровождении охранников наконец-то покинул его.
На некоторое время поднятого настроения – пусть оно и досталось ценой болевших рук и ног – хватило. Вскоре, однако, продолжив глядеть в ничуть не изменившийся потолок, Уильям снова погрузился в прежние удручающие мысли о своей команде, семье и ордене, а также еще одной личности, с которой он провел последние полтора месяца. Конечно, он предполагал, что Хэйтем мог присоединиться к своим собратьям из ордена в этом времени. Может, благодаря ему его и выследили, хотя сам Уильям не особо верил в эту теорию – а точнее, интуитивно не верил совсем. Он ведь уже так привык к тому, что его предок был рядом с ним почти везде. То, что он сказал Хэйтему на прощание, было искренним – встреча с ним и правда оказалась одним из лучших событий в его жизни. Таким близким он уже давно не ощущал себя ни с кем, а теперь с его потерей он чувствовал лишь гнетущую пустоту внутри, необъяснимую и странную. Да и Хэйтем ведь говорил, что больше не хочет иметь ничего общего с тамплиерами – Уильям ведь даже не знал, где был его предок сейчас и что с ним случилось. Вдруг Хэйтем не смог его найти, а теперь, оставшись один, не знал, куда пойти и что делать, без выхода к живым или мертвым? Эта мысль не давала Уильяму покоя, заставляя беспокоиться еще и за него.
И все же, дабы не накручивать себя неизвестным, Уильям помотал головой, после чего закрыл глаза и сосредоточился на дыхании, пытаясь успокоиться. Пролежав немного, он вскоре почувствовал, как усталость стала брать над ним верх, и начал погружаться в дрему, пока…
Ему вдруг начало казаться, будто он слышит голос вдалеке – знакомый, осторожный и тихий. А спустя секунду он различил и свое имя:
– Уильям!
– Что… – думая, что слышит его во сне, слабо пробормотал Майлс. Повернув голову, он увидел мутный силуэт и на мгновение замер, не веря своим глазам. После чего вмиг сел на кровати и с растущей улыбкой вымолвил:
– Вы…
– Прошу прощения за то, что оставил вас, – немного смущенный столь искренней реакцией, сказал Хэйтем и тоже улыбнулся, присаживаясь рядом.
– Где вы были? – пытаясь справиться с головокружением из-за резкого подъема, спросил Уильям, по привычке приглушая тон и не обращая ровно никакого внимания на камеру в углу комнаты.
– Что ж, это долгая история, – неловко ответил Хэйтем. – В музее всё произошло так быстро, я просто не знал, что мне делать. Вас забрала белая машина с красным крестом и сразу же доставила в место, где взлетают те железные птицы – самолеты. Потом здесь, в Италии, кажется, вас взяла другая машина, которую я затем потерял из виду. Бродил по городу пару дней, пока случайно не наткнулся на это здание с эмблемой, которую сейчас носит орден, – «Абстерго».
– Понимаю, – кивнул Уильям. Он не удивился тому, что его предок потерялся в таком большом мегаполисе, совсем не похожем на города его времени.
– Как вы сейчас чувствуете себя? Вам было так плохо в музее, я боялся, что мы больше никогда не увидимся. Что-нибудь случилось, пока меня не было рядом?
– Я чувствую себя немного лучше. Кое-что интересное на самом деле произошло, но всё так запутанно, что я сомневаюсь, что смогу рассказать об этом прямо сейчас, – объяснил Майлс, вздохнув. Желая хоть как-то отвлечься от своей безрадостной ситуации, он спросил: – Лучше расскажите, какие у вас остались впечатления? От города и «Абстерго»?
– Впечатления… – задумчиво пробормотал Хэйтем, собираясь с мыслями. – Что ж, в этом времени на самом деле многое изменилось. Этот город настолько огромен, мне кажется, его и за несколько недель полностью не обойти. Жизнь течет так быстро, опомниться не успеваешь, как всё вокруг меняется буквально на глазах. Здесь столько удивительных вещей: огромные железные черви, ездящие под землей на невероятной скорости, – метро, если я не ошибаюсь, – движущиеся лестницы, вездесущие машины, ящики, передающие игру актеров прямо из театра, маленькие печи, которые могут разогреть еду в считанные секунды, – я и представить не могу, сколько еще всего мне пока не удалось увидеть. Здания такие высокие, кажется, они так и жаждут дотянуться до неба, а ночью… Город словно бы пылает с высоты тысячами огней так, что дух захватывает. Человечеству сегодня и впрямь есть что поставить в противовес силам природы.