И всё же…
Уильям застыл, наблюдая за тем, как Коннор, контуженный после сигнального залпа, с трудом пробирался сквозь обломки, готовый встретить заклятого врага в любую секунду. И чувствовал, что во всем этом крылось нечто настолько кошмарное и страшное, чего он прежде в жизни никогда не видел.
– Где ты, Чарльз?..
Его кровь заледенела в жилах, едва он услышал знакомый голос – который стал настолько тихим и мрачным в своем мертвящем спокойствии, что он не мог узнать его совсем.
– Его нет.
Уильям с замершим сердцем смотрел на экран, не в силах отвернуться. Так, будто рядом больше ничего не существовало – ничего, кроме двух бойцов, сцепившихся друг с другом, словно лютые звери, и зливших закаленную сталь одной и той же, единой кровью. Потому что только один из них мог уйти оттуда живым. Даже если они и были отцом и сыном.
Когда Хэйтем начал душить Коннора, Уильям хотел просто отвести взгляд – но не смог сделать этого. Не мог поверить, что тот человек, с которым он провел последние два месяца и который стал так близок ему, который столько говорил ему об их родстве, о том, как они похожи, мог действительно поднять руку и убить сына. Родного сына.
Однако самый мучительный стук сердца пробил тогда, когда Коннор выстрелил рукой вверх и вонзил клинок в горло отца, в последний раз окропив сталь горячей кровью. И этот горький удар отдавался глухим эхом в груди, пока он слушал последние слова своего предка. Наконец-то поняв всё.
– У нас проблема, – он едва смог выговорить эти слова твердым голосом, чтобы не показать перед остальными своих чувств. Показать, что его вообще хоть как-то волновала смерть, которую они все только что увидели. Чтобы справиться с собственной болью, которая сейчас разливалась неудержимой мелкой дрожью по всему его телу. Он уже давно знал, что однажды ему всё равно придется сказать эти слова. – У Хэйтема нет амулета.
Слов остальных о том, что в воспоминаниях осталось еще что-то важное, он почти и не услышал, да и не хотел смотреть на то, что будет дальше, – лишь только чувствовал, что больше не мог сдерживать это жуткое напряжение внутри.
– Билл, всё в порядке? – встревожившись, спросила Ребекка, когда увидела, что он просто встал из-за своего стола, не сказав ни слова.
– Да-да, не волнуйтесь, я в норме, – вспомнив, что даже не предупредил их, Уильям повернулся к ним – что она, что Шон выглядели не на шутку обеспокоенными. Оно и понятно, если он сам чувствовал, как подрагивало его тело, а голос ослабел от тяжелого дыхания. – Мне просто нужно отойти по делу, только и всего.
Он не обернулся к ним даже когда услышал взволнованное: «Пап!» позади – у него не было никакого желания говорить с кем-либо, кроме того самого человека, чью смерть им всем только что пришлось пережить. И он был невыразимо благодарен за то, что за ним никто не последовал, краем сознания услышав лишь, что они решили на этом закончить сессию.
Он ушел как можно дальше от них и, когда в ногах совсем не осталось сил, опустился на пол, опершись на стену спиной и закрыв руками лицо. Он пытался унять дрожь и забыть то, что он и сейчас видел так, будто это происходило прямо перед его глазами. Чего сделать так и не смог, когда почувствовал знакомое ощущение присутствия того самого мертвеца, чью смерть он смог осознать только сейчас.
– Почему?
Он поднял взгляд на мертвецки бледное лицо призрака, остановившегося перед ним. Призрака, в котором он только сейчас почувствовал дух смерти – смерти, в которую по-настоящему не верил вплоть до этого момента.
– Ты и сам знаешь ответ.
Хэйтем присел рядом, а он лишь снова отвернулся от него. Предчувствовал ли он такой конец? Предчувствовал, конечно предчувствовал. Но боль в груди от этого никак не утихала, сжимая всё внутри едва ли не до хруста от ощущения бессилия и отчаяния, некогда охватывавших тех людей, которые решились пойти на такой шаг – потому, что думали, что у них просто не было другого выхода.
– Ты же заставил его. Спровоцировал. Перестал удерживать его руки, прекрасно понимая, что у него есть скрытый клинок, – бормотал Уильям низким, чуть дрожащим голосом, не смотря на него. – Он же… он же не хотел этого. Хотел оставить тебя в живых. Оттягивал до последнего. Ты же, черт возьми, был единственным родным человеком, что у него остался! Мог остаться. Боже, три года – за это время можно было сто раз перессориться и столько же раз помириться, вы ведь оба хотели мира, я знаю это! И ты сказал ему правду тогда, ведь сотрудничество с Вашингтоном не принесло индейцам ничего хорошего. Почему вы не пошли друг другу навстречу? Почему даже не попытались поговорить? Выслушать друг друга? Или… я просто отрицаю неотвратимое? – Он наконец поднял взгляд и всмотрелся в мрачное бледное лицо. – Неужели и вправду не было другого выхода?
– Тогда я думал, что не было. Но сейчас, когда увидел всё, что ему пришлось пережить – понял, что должен был попробовать найти другой, – наконец прервал свое тяжелое молчание Хэйтем. – Хотя… если бы мне однажды всё-таки пришлось выполнить свой долг тамплиера, я бы действительно лишился самого дорогого, что у меня осталось. – Он замолк. – И я бы никогда не увидел свое настоящее наследие, которое живо до сих пор и хранит внутри себя память о всех нас. Даже если бы снова вернулся в этот мир.
Cглотнув тяжелый ком в горле, Уильям застыл на месте, когда до него дошел весь смысл этих слов. От тяжести которого пальцы почти до крови впились в кожу, пытаясь сделать хоть немного меньше эту эмоциональную боль, раздиравшую сердце желанием хоть как-то отплатить этому человеку – человеку, чья жизнь стала жертвой за то, чтобы сейчас были живы он сам и его единственный сын.
– Билл, я тебе никогда не рассказывал о себе больше того, что вы видели в анимусе. Думал, что это всё равно не будет иметь значения. Но кажется, какие-то детали из своей жизни я всё-таки должен рассказать. Чтобы ты действительно понял всё. – Хэйтем медленно поднялся на ноги и прошел вперед, молча смотря на него. Словно желал понять по его взгляду, готов ли он услышать правду или нет.
Уильям долго не мог заставить себя посмотреть ему в глаза. Потому что понимал, что хотел это знать, несмотря на то, что это будет больно. Правда поможет ему наконец-то собрать в сознании все фрагменты картины, детали которой он наблюдал в течение этих месяцев. Даже если в конце концов она разобьет ему сердце.
В конце концов он сделал вдох и поднял взгляд на Хэйтема, давая знак, что был готов выслушать его. И призрак начал свой рассказ:
– Вся эта история начинается с самого моего рождения. Моя судьба уже тогда была предрешена. Точнее, должна была быть предрешена. Потому что… я так и не стал тем, кем должен был стать. Ассасином. – На этих словах глаза Уильяма расширились в шоке. – Как и мой отец. Ты когда-нибудь слышал о нем – об Эдварде Кенуэе?
– Да. Слышал, – кивнул Уильям, вспоминая имя одного из прославленных ассасинов. Кенуэй… Ну конечно же – вот почему в молодости Хэйтем так странно напоминал им ассасина. Как же он раньше об этом не подумал?..
– Он научил меня многому из того, что ты видел в анимусе. Тому, что принадлежит только настоящим ассасинам, – словно подкрепляя его мысли, добавил Хэйтем. – Вот только… всё изменилось, когда на наш дом напали. Мне тогда было всего восемь лет. Убили его и забрали мою сестру. И в тот день, сохранив мне жизнь, лишили всего, дав взамен лишь слепую надежду в пучине беспросветного обмана. – Он снова прервался, уже смотря в сторону, так, словно собирался с мыслями, прежде чем вновь заговорил – теперь уже с едва слышимой дрожью в голосе: – Тогда я смог спасти только свою мать и хотел остаться, чтобы ухаживать за ней после всего, что мы пережили. Но она… Я до сих пор помню тот странный взгляд, которым она всегда встречала меня после той ночи. Такой… равнодушный. И такой… презрительный. Как будто видела не своего родного ребенка, а кого-то совершенно чужого. Хладнокровного убийцу, который был рожден в ту ночь, когда я впервые пролил чужую кровь. Чудовище.