Нахмуренные брови сменили улыбку на лице Хэйтема – потому что сейчас он, похоже, тоже думал об этом. Спустя мгновение он снова заговорил, и тон его стал как никогда серьезным: – Билл, меня уже давно посещает нехорошее предчувствие насчет того, что может принести вам спасение мира. Наблюдаю за Дезмондом – и вижу, что он и сам, кажется, тоже предчувствует это. Имею в виду, что… почти каждое дело требует какой-то жертвы. А здесь – на кону миллиарды чужих жизней… Что, если за это вам тоже придется отдать что-то взамен? Что, если Дезмонду придется пожертвовать чем-то?
– Я… – Уильям замер, бледнея на глазах как саван; к горлу подступил ком, а сердце точно остановилось в груди. Он помотал головой – в один миг услышанное показалось сущим бредом, но в то же время… – Я никогда не задумывался об этом…
Глаза Хэйтема расширились от ужаса, когда он наконец осознал, что он только что сказал. Но сказанного уже было не вернуть.
– Билл, я… Господи, я не это имел в виду! – Кляня себя за то, что вообще заговорил об этом, Хэйтем бросился к нему – и остановился в ту же секунду, не в силах дотронуться до его плеча. Потому что понимал, что на самом деле имел в виду именно это.
Уильям брел мелким, дерганным шагом и смотрел вперед застывшим взглядом, вспоминая каждую странную деталь в поведении сына и теперь придавая ей новый смысл. Ведь он… господи, он и вправду об этом не задумывался. Просто слепо мчался все эти месяцы к неизведанному, желая спасти мир, и никогда не пытался остановиться и подумать о том, что могло их ожидать там. Не оглядываясь назад и не думая о том, какую цену он собирался за это отдать.
– Я же… – Голос оборвался вновь, едва он снова вспомнил того младенца, которого когда-то впервые держал в пеленке. Крохотного и беззащитного. Только-только успокоившегося и теперь мирно посапывавшего в теплых и крепких отцовских руках. В тот день он поклялся себе сохранить эту жизнь любой ценой. Постараться уберечь от всех бед, которые – он знал – всё равно однажды настигнут его. И сейчас былой страх охватил его так сильно, как никогда прежде, заставляя горло сжиматься в невыносимом спазме, а тело замереть вслед за застывшим сердцем. – Я так боялся этого. Боялся, что они заберут его. У меня. Все эти тренировки, кровь, слезы, крики – всё это было лишь для того, чтобы он смог постоять за себя, если меня не будет рядом. Начинал сходить с ума с каждым его новым промахом, когда представлял, что он вот так же допустит ошибку, если столкнется с ними, и переставал замечать, что на самом деле творю с ним. До последнего пытался отгородить от настоящей опасности, глупо надеясь, что, отсрочив неизбежное, уберегу от всего. Господи…
– Билл, выслушай меня. – Хэйтем вышел вперед и положил руки на его плечи, останавливая, – сквозь пелену Уильям едва различил его глаза, смотревшие на него сосредоточенно и как никогда серьезно. – Это всего лишь предположение. Не стоит изводить себя страхами раньше времени, ведь мы не знаем, что там будет на самом деле. Но если всё-таки что-то случится… – Он остановился на секунду, сделав глубокий вдох, – и затем продолжил решительным голосом: – Если там действительно что-то случится – знай, что я тоже буду там. Рядом с вами. И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вам, слышишь?
– Всё?..
Завеса в его глазах наконец-то рассеялась, и он увидел перед собой напряженные и ясные серые глаза. И сейчас он почти верил, что всё действительно так и будет.
– Всё, – повторил Хэйтем, качая головой.
Внутри всё перемешалось – жуткое напряжение, немного отступивший страх, теперь отдававшийся в сознании лишь глухим эхом, ослабевшая боль, невыносимая усталость и чувство благодарности, такое большое и невыразимое никакими словами, – что его ноги, не выдержав, подкосились, и Уильям рухнул на колени, закрыв глаза. Всё еще мелко дрожа, пытаясь выровнять дыхание и справиться со всеми эмоциями, охватывавшими его в те долгие минуты. И чувствуя, как на его плечи, подавляя рвущийся изнутри хрип, легли те самые легкие руки. Такие теплые. И ставшие до того родными. Братскими. И почти отцовскими в то же время.
– Обещаю.
***
– Пап!
Уильям шел навстречу своей команде, когда увидел Дезмонда, едва ли не бегом шедшего к нему. Похоже, его уже начали искать – это было неудивительно, учитывая, в каком настрое он покинул их, не на шутку встревожив их всех.
– Всё в порядке?
Подойдя к отцу, Дезмонд всмотрелся в его глаза, теперь выглядя еще более взволнованным. Уильям мог представить, как выглядел сейчас сам: лицо бледное и невероятно уставшее, волосы взъерошены, а глаза, скорее всего, опухли. Хотя дрожь прошла, и дыхание выровнялось.
– Да-да, не переживай, всё в порядке, – вздохнув, покачал головой Уильям; голос уже тоже был просто тихим и уставшим, и в нем осталась лишь тень тех эмоций, которые ему пришлось пережить несколько минут назад.
– Я рад, – пробормотал Дезмонд в неловкости; наверняка догадывался, в чем было дело, не мог не догадаться. – Тебя просто уже долго не было, мы стали волноваться.
– Не стоило. Ничего ведь не случилось, – кладя руку на его плечо, ответил Уильям и направился с ним к остальной команде. Сердце снова сжалось, едва он заметил прозрачную голубую дверь, показавшуюся из-за каменной стены, – и пусть сейчас он не был в таком же жутком возбуждении, как раньше, боль от этого не становилась хоть чуточку слабее.
– Ты просто так внезапно ушел, – неловко объяснил Дезмонд. Некоторое время они прошли в молчании, пока он раздумывал, что сказать. В конце концов он не выдержал и спросил: – Это всё из-за воспоминаний Коннора, да?
Уильям помедлил несколько секунд, решая, говорить правду или же нет. После чего, вздохнув, ответил:
– Скорее да, чем нет.
– Об этом я и подумал, – тихо произнес Дезмонд, снова замолкая.
– Было довольно больно смотреть на это всё, – спустя короткую паузу продолжил Уильям, решая поддержать разговор. Если Дезмонд заговорил об этом, значит, его это волновало не меньше, и ему нужно было хоть кому-то сказать о своих чувствах и мыслях. И возможно было, что от этого им обоим станет легче.
– Не то слово, – согласился сын, своим тяжелым тоном подтверждая его предположение. Немного помолчав, он продолжил – и теперь его голос начал слегка дрожать: – В анимусе всё происходит так… реально. Как будто ты стоишь там, видишь всё своими глазами, и… чувствуешь всё, что эти люди чувствовали тогда. Мои предки. Их радость, печаль и… боль. – Он прервался, пытаясь сохранить хоть какую-то ровность в голосе. – И, знаешь, всё это время, пока я смотрел на отношения Коннора с Хэйтемом, я не переставал думать о нас с тобой. Они мне так странно напомнили нас, я даже не могу объяснить, почему. Имею в виду, что когда я переживал воспоминания Хэйтема в молодости, мне он совсем не казался каким-то плохим, черствым человеком. И хотя я не знаю, что случилось с ним потом, мне и сейчас не кажется, что он на самом деле стал таким…
Он снова остановился, когда дыхание начало понемногу срываться, и сделал глубокий вдох, пытаясь хоть как-то сдержать рвущиеся наружу эмоции. А когда продолжил, то уже не смог остановить дрожи в голосе, которая прерывала его всё это время, пока он пытался сказать самые важные слова:
– В общем, я хотел сказать всё это, чтобы… ты не переживал так из-за этого. Потому что я правда рад, что вернулся к тебе, и мы… в отличие от них… смогли наконец понять друг друга и… помириться. Вот.
Он закончил и наконец-то поднял взгляд на отца, с шумом втягивая носом воздух. И было в этих сильных, но при этом таких… по-детски искренних карих глазах нечто настолько пронзительное, что Уильям почувствовал, как что-то больно укололо его в самое сердце, а в носу защипало, когда на его собственных глазах стала наворачиваться теплая влага.
– Дезмонд…
Он положил руки на его плечи – и, повинуясь неудержимому порыву в груди, обнял его и прижал к себе. Так крепко, совсем как тогда, когда прижимал к себе того хрупкого, совсем еще юного мальчика, которого пытался защитить от всего в своих сильных отцовских руках.