— Здесь можно говорить спокойно? — спросила она.
— Чувствуйте себя как дома.
— Наши дела плохи. Очень плохи.
— Знаю. Будут судить Агапова. И врача. Наш план таков: левые газеты поднимут кампанию протеста. И еще кое-что предпримем.
* * *
В Питере были свои новости. Павел уже работал в редакции газеты. Его стихи часто появлялись в печати. Не терял он и связи с Мариинкой. Слишком много времени и сил было отдано театру! Павлу пришлось вести большую агитационную работу среди актеров, музыкантов, приобщать новых зрителей к «бархату и золоту» театрального зала. Мариинка после небольшого «антракта» начала служить революции. Радостным был тот факт, что старые, заслуженные мастера сцены охотно взялись за обучение талантливой детворы. Их учениками стали в основном дети рабочих и крестьян. И вот настал день, когда сцена прославленного театра была предоставлена его воспитанникам.
В балетном спектакле принимали участие учащиеся хореографического училища. Павел, приехав в театр, сразу же направился за кулисы. Там его ждала чем-то взволнованная Наталья Каллистратовна.
— О боже! — всплеснула руками старая учительница, увидев Павла.
— Что случилось, Наталья Каллистратовна? — удивился он.
— Как? Разве вы не знаете? — сделала большие глаза учительница. — Первое Тимкино выступление. Ох, я не переживу...
Павел улыбнулся. Так вот в чем дело!
— Не волнуйтесь, дорогая Наталья Каллистратовна! Все будет прекрасно. Уверен, что вас ждет триумф.
Они стояли за кулисами, ожидая выхода молодых артистов. Тимку в костюме принца невозможно было узнать. Юноша с бледным лицом улыбнулся им и выбежал на сцену.
Наталья Каллистратовна беспокойно огляделась по сторонам, спросила:
— Вы не знаете, почему это Дина Орестовна задерживается?
— Ума не приложу, где она может быть. Обещала быть к началу, — ответил Павел.
— Ах, какая жалость, что она не увидит своего.., фаворита.
— Видно, какие-то важные дела ее задерживают, — с сожалением сказал Павел.
* * *
Дина сидела в большом полутемном кабинете и внимательно наблюдала за тем, как моложавый профессор осторожно снимает повязку с глаз маленькой девочки. Наконец повязка была снята, и все с надеждой и тревогой смотрели на ребенка...
— Оленька, Оленька, не бойся... открывай, открывай глазки, — просил профессор. — Потихонечку открывай, Оленька. Помнишь сказку про принцессу? Она спала и видела сон. А когда открыла глаза, то увидела... кого она увидела,Оленька?
— Принца, — робко ответила девочка.
— Верно, принца. А ты кого хочешь увидеть, Оленька?
— Принца.
— Да, Оленька, ты увидишь принца. Он сейчас танцует в театре и ждет тебя. Вот тетя Дина. Ты ведь знаешь, Оленька, тетю Дину? Она покажет тебе принца. Только это будет потом. А сейчас ты увидишь тетю Дину и свою маму. Смотри, Оленька, смотри.
Девочка чуть приоткрыла глаза. Она молчала.
— Оленька, вот так, молодец. Мы видим твои красивые, как у Дюймовочки, глазки. А ты... что ты видишь, Оленька?
— Кругом темно... темно... Нужно открыть окно или зажечь свет...
Профессор опустил голову.
Девочка стояла с открытыми глазами, по-прежнему ничего не видя. И вдруг она вскрикнула:
— Ой, ой, открыли окно, открыли...
Профессор Фатьянов осторожно взял голову девочки в руки, внимательно посмотрел ей в глаза, прерывающимся от радости голосом спросил:
— Да, Оленька, открыли окно, открыли окно...
— А у вас очки, дядя Ваня.
— Ну, конечно же, очки, Оленька. Как у бабушки...
— Красной Шапочки? Ой, я... всех... всех вижу. А где же тетя Дина? Когда мы поедем к принцу?
Сидящая в углу женщина — мать девочки — плакала навзрыд. Дина тоже не могла удержаться от слез. Все присутствующие украдкой вытирали глаза. Только сам исцелитель продолжал вести беседу с девочкой:
— Ты видишь окно, Оленька?
— Белое... светлое такое...
— Будет еще светлее. Ты стой и смотри, куда я иду. Куда, Оленька, я иду?
— К окну. Ой, птичка прилетела!
— Поговорим с птичкой. Эта птичка, Оленька, прилетела к тебе от самого...
— Принца? Да, дядя Ваня?
Профессор быстро смахнул непрошеную слезу. Дина подошла к нему, крепко пожала руку, порывисто обняла и выбежала из кабинета.
Профессор крикнул ей вслед:
— Оленька ждет вашего принца!
* * *
Анна Орестовна прилагала много усилий для спасения и облегчения участи Агапова и его друга. Популярность балерины открывала ей двери кабинетов важных должностных лиц в армии. Самого барона в Болгарии не было. Он пребывал в соседней Югославии. Многими делами заправлял генерал Кутепов. В ненависти к большевикам, к новой России Кутепов не уступал главнокомандующему белой армии. Он был сторонником жесткой дисциплины, беспощадной кары всем, кто своими проступками или речами расшатывает устои врангелевского войска. Первый военный трибунал начал действовать в Велико-Тырнове, где находился штаб кутеповского корпуса. Генерал лично санкционировал аресты смутьянов, отступников, утверждал самые суровые приговоры, ввел расстрелы дезертиров, агитаторов за возвращение в Россию.
Кутепову сообщили, что известная балерина Гринина просит принять ее по делу арестованного подполковника Агапова. Отказать означало прослыть негуманным человеком в среде интеллигентов-эмигрантов и болгарской общественности. Кутепов решил принять Гринину. В знак уважения к посетительнице он приказал подать в кабинет фрукты, кофе...
Генерал был подчеркнуто официален и почтителен. Выслушав внимательно Анну Орестовну, тоном светского человека ответил:
— Я понимаю вашу тревогу, госпожа Гринина. Но даже на сцене, как вам известно — прошу покорно извинить за такое сравнение, — должна быть дисциплина. Извините великодушно, но если бы, скажем, исполнители главных ролей начали выходить на сцену кому когда вздумается, то как бы это выглядело? Были бы нарушены законы развития действия, композиционная стройность... Не так ли? В общем, спектакль пошел бы насмарку. В армии, мадам Гринина, как вам известно, есть свои законы, железные законы, которые никому не дозволено иг-но-ри-ро-вать. Вот-с... Всех, кто попытается ввергнуть армию в пучину анархизма, мы вынуждены наказывать, причем наказывать весьма сурово. По уставу.
— Но трибуналами и жестокими приговорами здесь, на чужой земле, вы, ваше превосходительство...
— Боже упаси, о каких трибуналах, о каких приговорах вы изволите говорить, мадам Гринина? Согласно установленному статуту...
Анна Орестовна, достав газету, подала генералу:
— Вот что говорит народ, который приютил нас с вами, Александр Павлович.
Генерал взял газету, быстро пробежал глазами указанную собеседницей статью. На его лице появилось снисходительное выражение.
— Выдумки болгарских коммунистов, которые ничем не отличаются от наших российских. Это, Анна Орестовна, просто несерьезно, более того, это просто провокация.
— Да, но подполковника Агапова, военного врача и солдата, насколько мне известно, будут судить?
Ох, с какой радостью он бы бросил в лицо этой балерине, ходатайствующей за своего родственника-изменника: «Да, будут!» Эта дама, видите ли, озабочена тем, чтобы спасти своего кузена, ей и дела мало, что ему, Кутепову, сам бог поручил оберегать армию от ослабления боевого духа, от разложения...
Его размышления прервал телефонный звонок.
Звонил генерал Покровский. В его голосе Кутепов уловил нотки беспокойства:
— Особа, которую вы сейчас изволите принимать, ваше превосходительство, имеет давние связи с некоторыми из болгар, участвовавших в перевороте в Петрограде. Через них она узнала об объявленной Советами амнистии. Есть данные, что процесс над двумя изменниками... Что? Именно двумя, с третьим, солдатом, все... кончено. Так вот, ваше превосходительство, дабы избежать шума, который вызовет нежелательную для нас реакцию со стороны здешней общественности и болгарского демократического правительства, было бы уместно ограничиться дисциплинарным взысканием, а впоследствии... Надеюсь, вы меня понимаете? Этим займутся мои люди... Со временем. Будьте спокойны. Мы их не выпустим из поля зрения. В глазах просительницы такая мера наказания вполне гуманный жест. Для нас это важно, тем более что она собирается в Россию.