Строй шевельнулся, смешался, и добровольцы вышли, привычно отсчитав два шага и повернувшись кругом.
Начался новый день поисков. Третьи сутки комбат не смыкал глаз, меряя шагами тесную комнатку штабного модуля. Третьи сутки охрипший радист пытался отыскать в эфире пропавший взвод. Но эфир молчал, а километры, пройденные батей из угла в угол, так и не приблизили ни к чему хорошему. Взвод пропал. На войне это могло означать только одно — взвод погиб. Но комбат упорно отказывался в это верить. Он не мог в это поверить, ведь каждый человек в батальоне был его сыном, был больше, чем сыном. И потеря любого из них означала потерю части самого себя, части своего сердца.
— Командир, лейтенант Фирсов на связи. — подал голос радист.
— Что там? — Встрепенулся батя.
— Ничего. Вышли в свой район. Прочёсывают сектор.
— Хорошо… Что там ещё?
— Капитан Аршинин… То же самое.
Всё как вчера. Связь с поисковыми группами, прочёсывание секторов и ничего. К полудню облака ушли. Неласковое зимнее солнце низко повисло над грядой гор вселяя надежду на лётную погоду.
— А ну-ка дай летунов. — бросил батя радисту. Всё то же самое. Выпустили разведчика. Если погода позволит, поднимут «вертушки». А там пацаны…
Комбат присел у стола, придвинул к себе кружку чая, услужливо подсунутую писарем, и задремал. Задремал впервые за трое суток.
— Командир, командир! — радист осторожно тряс за плечо. — Командир, старший лейтенант Семёнов на связи… Кажется, нашли…
Батя вскочил со скамейки, отсиженная нога подломилась, он схватился за столешницу, поймал равновесие и рванулся к рации.
Их, почти всех, нашли недалеко от горной тропы. Они лежали там, где их нашли пули, выпущенные из засады. Лейтенант Хорин лежал, ткнувшись лицом в обломок скалы, сжимая в окоченевшей руке бесполезный автомат без рожка. Радист, изрешечённый пулями, словно прикрывая собой рацию, лежал ничком, глядя невидящими глазами в небо…
Батя попрощался с каждым. Потом, скользнув взглядом вдоль строя, он, тяжёлой шаркающей походкой ушёл в модуль. Комбат плакал. Он мог себе это позволить, когда никто не видит. Кружка разбавленного спирта, кусок чёрного хлеба и пачка «Беломора». Через час он обычным сварливым голосом потребовал чая, объявил совещание на 17.00, загрузил работой радиста и начальника штаба. Жизнь продолжалась. Светлая память погибшим, но живые хотят жить. Они требуют внимания. Батя знает, что он нужен, и не время расслабляться. Будет время, когда закончится этот кошмар. Когда Батя сможет позволить себе не быть твёрдым и жёстким. Когда он напьётся и будет рыдать, размазывая пьяные слёзы по лицу. Он вспомнит их всех. Дай бог. Дай только бог выжить.
Гибель второго взвода спецназа тяжело ударила по всем. Даже те, кто совсем не знал ребят или питал к ним далеко не нежные чувства, тяжело переживал эту утрату. Вообще, к спецназу на войне очень сложные отношения. С одной стороны, никто особо не любил этих самоуверенных рослых парней, не верящих ни в бога, ни в чёрта, не признающих никого, кроме своих командиров. Ни один офицер, кроме спецназовского не мог сделать замечания их солдату, не рискуя нарваться на агрессию. Что уже говорить про их офицеров? А уж к пьяному спецназовцу лучше совсем не подходить. А что им будет, если они чуть ли не каждый день голову свою в пасть к «духам» суют, совершая глубокие рейды. Ну «залетит» такой спец, ну отправят его в свободный поиск. Вот и всё наказание. Погибнет — пал смертью храбрых, какого «духа» притащит, значит герой, и все грехи автоматически списываются. Это, с одной стороны. А с другой, рискуя жизнью, только они могли вытащить и вытаскивали, когда, казалось, никто уже не поможет, и готовишь уже для себя последний патрон или гранату. Так что отношение к ним было совсем неоднозначным.
Вот на фоне этого всеобщего траура как-то вечером, когда Коля с Толяном уже укладывались спать, дверь в модуль сначала дёрнулась, а потом с треском вылетела из своих петель. На пороге выросла огромная фигура спецназовца со стеклянными глазами, в которых казалось булькал авиационный спирт, основной увеселительный напиток на войне. Громила пробормотал что-то, хмуро оглядывая ребят, мирно расположившихся на койках.
— Что он сказал? — удивлённо разглядывая гостя, спросил Николай.
— По-моему, ему кажется, что он пришёл к себе домой, и он интересуется, какого чёрта мы делаем в его модуле, — ответил Толик.
— Объяснять что-то ему сейчас бесполезно. Он сейчас из нас котлеты делать будет. Интересно, где таких выращивают?