Экстренное совещание, на которое командир сводного автобата собрал всех командиров рот, не сулило ничего хорошего. И надежды эти оправдались. Предстояла крупная войсковая операция. Рейсы отменялись, и автобат был полностью ориентирован на подвоз. Невообразимая суета в лагере, команды командиров, команды, перемежающиеся матами, автопарк, утонувший в облаке выхлопных газов… Всё это является обычным делом перед крупными войсковыми операциями. Да только Коле сегодня было особенно тяжело. Ещё вчера Николай с Виталей и Сашкой устроили страшно безобразный запой в осиротевшем без Толика модуле. Разговор не клеился, поэтому пили по-чёрному, молча. И вот сейчас, мучаясь головной болью, Николай ясно осознавал, насколько ему не хватает Толяна.
Такое Коля видел, разве, что в кино про Великую Отечественную Войну. Позиционная линия фронта, тянущаяся, куда хватает глаз. Вдоль железнодорожной насыпи солдаты вгрызались в неподатливую землю, наращивали брустверы за счёт подтаскиваемых тут же валунов. За железнодорожным полотном занимали позиции в обороне танки… Дальше создавалась вторая линия обороны, оборудовались ходы сообщения и скрытые проходы в тыл. Артиллерия оборудовала свои позиции, и солдаты проворно разгружали из машины ящики со снарядами. Командир артиллерийского дивизиона, старший лейтенант, стукнул в дверцу КамАЗа.
— Пустишь погреться?
— Залезай. Не жалко. Дверь закрывай быстрее. Только печка разогрелась.
— Вот спасибо. Здесь всегда ветрено, но сегодня ветер уж очень злой. До костей пробирает.
— Ты хоть что-то здесь понимаешь?
— А что понимать? Драка будет крепкая. Видел, туда дальше госпиталь развернулся?
— Видел.
— Духов то подпёрли дальше некуда. А жить каждой твари хочется. Вот и они жить хотят. И так хотят, что даже договорились между собой. Как наши разведчики умудрились разнюхать, не знаю, вот только со дня на день ждём мощного удара объединёнными силами. Это для них вопрос жизни и смерти. Прорвутся — ищи-свищи их потом в долине по зелёнкам. Здесь останутся — с голоду передохнут. Ладно, вроде как разгрузка закончилась. Ну, спасибо за тепло.
— На здоровье. Удачи.
— Она мне не помешает. Как и всем нам.
Старлей выскочил из машины, хлопнул дверцей и пошёл к своим солдатам. В кабину залез водитель, и машина, развернувшись, снова помчалась в лагерь.
Работы было невпроворот. За двое суток удалось поспать урывками всего шесть часов. Утром с линии первого эшелона стали раздаваться звуки боя. Роту Николая направили на подвоз раненных в полевой госпиталь. Возили их со второй линии обороны, куда их выносили из передовых окопов. Пули залетали и сюда, поэтому сборный пункт оборудовали в лощине. Раненных, в ожидании машин раскладывали прямо на земле. Между лежащими сновали санинструктора, перевязывали, смывали мокрыми тампонами с лиц кровь и пороховую копоть. Над лощиной стоял острый запах крови, который безуспешно пытался выветрить пронизывающий ветер. Стоны раздавались практически отовсюду. Приняв партию раненных, Николай дал команду водителю ехать к госпиталю.
— Давай, дорогой, побыстрее.
— Да я же, товарищ лейтенант, и так стараюсь побыстрее. Только дорога, сами видите, какая. Яма на яме. А им там, в кузове каждый толчок — мука смертная.
Перед палатками полевого госпиталя разгружались машины. Раненных тут же перекладывали на носилки и несли в «приёмный покой»: накрытую тентом площадку, на которой были установлены дощатые настилы для раненных. Какой-то незнакомый врач прохаживался между раненными, осматривал их и определял очерёдность поступления в операционную. В этой беготне и суете Николай умудрился выхватить из общего потока статную Людмилу.
— А, это ты. — Людмила заправила выбившуюся прядь волос под медицинскую шапочку. — Что хотел? Говори быстрее, а то мне некогда. Там Хамленко в операционной, как лев в клетке.
Словно в подтверждение её слов из армейской палатки, служившей операционной, сопровождаемый матами Хамленко, выскочил солдат, запутался в пологе, полетел кубарем и, подталкиваемый руганью, вскочил на ноги и помчался куда-то.
— Вот. Видел? Там четыре стола. Хамленко, Мережков и два хирурга из перевалочного.