– Хотели познакомиться с вами, – сказала которода. – Можешь глазеть, но хотя бы рот закрой.
Я тихо прыснула над ее прямолинейностью, и парень тотчас убрал с лица глупое выражение.
– Кто вас пустил сюда? – с улыбкой спросил он.
– Никто и не препятствовал. А что, вы такие важные шишки, что охрана требуется? – спросила которода лениво.
– Да нет вроде. Мы просто бродячие артисты. Поем за Промежутком, в разных мирах, наслаждаемся жизнью.
– Ну-ну, – покровительственно кивнула Абранира. – Так что же, не хотите с нами посидеть, поболтать? Агвид и Яра по достоинству оценили ваше пение.
Она была сама бесцеремонность, но парню это, кажется, понравилось.
– С удовольствием. Я только друзьям скажу. Ты же не обидишься, если они тоже рты пооткрывают?
Абранира передернула плечами. Я поспешила вставить хоть слово, чтобы снова не рассмеяться:
– Замётано.
Мы вернулись за столик и заказали себе ещё выпивки. Правда, мы с Агвидом и Абранирой не пили спиртного. Никогда и ни в каких количествах. Зато Дролик пил, хотя и не пьянел. Мы с братом взяли себе безалкогольные коктейли, Абранира – настоящий ценитель молока – густые холодные сливки. Бывало так, что это вызывало у местных ханыг усмешки и желание познакомиться поближе. Абранира всегда реагировал на подобные глупые выпады одинаково: она просто вставала во весь рост и хмуро глядела на насмешника, а если это не помогало – давала начавшему распускать руки мужику хорошую затрещину. Затрещины, как и подзатыльники, у неё были адские.
Музыкантов долго не было, и мы увлеклись прошлым. Вспомнили, как Абранира поставила мне фингал в шуточном поединке, как Агвид сделал громадного зелёного медведя на день рождения своей мамы, и тот, упав, раскурочил крыльцо. Вспомнили, как Дролик на спор расколол лбом валун на берегу. На Атальмейне мы играли в догонялки с рыбидусами, расой водных жителей, и хохотали друг над другом – они над нашей «неуклюжестью» в воде, а мы над их – на суше. Вспомнили, как Гард и Дролик сражались и чуть не вырвали дерево с корнем. И это было самое меньшее, что они могли учинить.
Гард управлял пространством – не так спокойно и твердо, как папа, до папы ему было ещё расти и расти – но всё равно уверенно. Когда он в очередной раз что-то пробовал, особенно в подростковом возрасте, у нас частенько случались «взрывы», «хлопки» и «щелчки» – в зависимости от степени прилагаемых усилий. Каждый, кто хоть раз присутствовал на тренировках Гарда, знал, что такое «взлететь в воздух». Не было ни ссадин, ни тем более серьезных ран: Гард всегда успевал подхватить человека и мягко опустить на землю. Правда, себя он не щадил. У него горели волосы, или появлялись порезы на руках или лице, что уж говорить про синяки. И всё потому, что занимался он упрямо и сосредоточенно, не всегда замечая, что причиняет себе вред.
Музыканты появились шумной весёлой толпой. Молодые мужчины, самому старшему лет двадцать восемь. Они были забавно одеты: на одном красовались порванные на коленях джинсы и длинный распахнутый плащ, из-под которого виднелась кислотно-зелёная футболка, на другом – затёртые брюки чёрного цвета и майка с надписью «Я тебя достану!», на третьем – оранжевые пятнистые штаны и чёрная куртка, вся отделанная железными заклёпками (привет Абранире!), на четвёртом – рубашка в розовую крапинку и джинсы с дырками на мягком месте, пятый был в белых брюках и красных кедах... Вместе с нами они составляли столь потешную компанию, что я невольно хмыкнула. Абранира была в своем черном одеянии и ярко-алой повязке на лбу, Дролик в золотом доспехе, Агвид в рубашке с цветочным мотивом и светлых джинсах, и неизменной коричневой с голубым перышком шляпе. Я была в привычном наряде: бежевой байкерской куртке, белой борцовке и простых темно-синих брюках. С годами выработалась и привычка носить грубую, но надежную обувь – высокие сапоги с металлическими пряжками. В таких и болота не страшны.
– Эй! – сказали музыканты и, набрав стульев, расселись за нашим столом. Несколько секунд мы с улыбкой друг друга рассматривали. Мне почему-то казалось, что все думают об одном и том же.