– Мария Фабиола мне не просто подруга, – сказала я миссис Шеридан. – Мои родители ее удочерили. Теперь мы с ней сестры.
Миссис Шеридан с большим крестом на тонкой цепочке всплеснула руками и воскликнула: что за удивительная новость! Я и сама удивилась. Не поняла, что думает о моей лжи сама Мария Фабиола: сперва она недовольно надула пухлые губы, но затем приняла выдумку, начала ее повторять, и меня это обрадовало. Мы обошли весь квартал, стучали в двери, звонили в звонки, предлагали лимонад, и всем я представляла Марию Фабиолу как свою новообретенную сестру.
Стояла середина дня, но нам открывали почти везде, как будто никто в Си-Клифф не работает. И все соседи принимали мою ложь как должное. Обманывать стало скучно – оттого, что слишком легко, – и мы вернулись ко мне домой перекусить. Сделали себе «муравьев на бревне»: сельдерей с арахисовым маслом и изюминками сверху.
– Я и не знала, что ты так здорово умеешь врать! – сказала Мария Фабиола. Как видно, она тоже разглядела во мне что-то новое.
– Я тоже, – ответила я.
Дальше мы ели молча, слышался только хруст сельдерея на зубах.
Потом за Марией Фабиолой приехала ее мама на черном «Вольво». У нее черные волосы и большие темные очки, такие темные, что порой непонятно, как она сквозь них что-то видит. Порой она поднимает очки на лоб, чтобы что-то разглядеть, а потом сдвигает обратно с таким выражением, словно увиденное ее крайне разочаровало. Мама быстро увезла Марию Фабиолу домой. Я надеялась, что этого никто не видел. Следуя нашей новой «семейной» легенде, трудно было бы объяснить, почему Мария Фабиола не ночует у нас дома.
А потом начал разрываться телефон. Соседи один за другим звонили поздравить моих родителей и спросить, не нужно ли чем помочь с новым ребенком. Может, отдать ношеные вещи или еще что.
Родители выслушивали соседей очень внимательно, явно заинтригованные. Выражений их лиц я не видела, потому что к этому времени уже пряталась в платяном шкафу, в длинной маминой енотовой шубе. Внутренности этой шубы мне прекрасно известны. У нее трехцветная подкладка, из белых, черных и коричневых квадратиков, и на каждом квадратике вышиты мамины инициалы: Г. С. Мне объясняли: это для того, чтобы, если кто-нибудь украдет шубу, мама могла бы по инициалам доказать, что шуба ее. Правда, непонятно, зачем воровать шубу, которую мама никогда не носит. Но енотовый мех не заглушал голосов родителей: сначала они недоумевали, дальше – не на шутку рассердились. Вот распахнулась дверь шкафа. Енотовая шуба – не слишком-то хорошее укрытие: я с раннего детства в ней прячусь, когда что-нибудь натворю. Пять минут спустя я уже отправилась в покаянное паломничество по кварталу: звонить в двери, смотреть в суровые лица и бормотать извинения.
3
Однажды в сентябре папа приходит домой и говорит: у нас в «Джозеф & Джозеф» будут снимать кино! Эпизод какого-то телесериала, который я не смотрю. «Джозеф & Джозеф» – это папина галерея и антикварный магазин в другой части города. Джозефом зовут папу; когда он открыл свое дело, то решил придумать название с амперсандом, потому что это выглядит впечатляюще. Одна загвоздка: никаких партнеров у него не было, так что он повторил два раза собственное имя. Теперь в нашей галерее будут снимать сцену из какого-то детектива, и папа спрашивает, не хочу ли я, Свея и наши школьные подруги сняться общим планом. Что такое «общий план», я не знаю, но звоню Марии Фабиоле, Джулии и Фейт, и мы долго обсуждаем, что надеть. А потом с большим разочарованием слышим: телевизионщики хотят, чтобы мы были в школьной форме.
Папина галерея – это Саут-Маркет. Целый маленький квартал. Этот квартал папе понравился; он обошел всех соседей, от двери к двери, и каждому предлагал купить у него дом. Кто-то из них помнил папу еще с тех пор, как он мальчишкой приносил им газеты. Они с радостью взяли у него деньги и разъехались кто куда. А папа построил «Джозеф & Джозеф». Окрестности галерея не особенно изменила; перед ее огромными французскими окнами по-прежнему сидят местные и тянут пиво прямо из бутылок. Но, войдя внутрь, вы словно оказываетесь в гигантском кукольном доме.