А разве легче приходилось нашим машинистам и кочегарам? Лица моряков побледнели, выглядели усталыми и осунувшимися. Пожалуй, только один мичман Петр Чернуха каким-то образом не сбросил в весе, оставался все таким же круглолицым и неизменно веселым. С его оптимизмом мог соперничать только оптимизм Ивана Ивановича Терещенко, чей веселый нрав и неиссякаемый юмор всегда благотворно сказывались на подчиненных, помогая переносить все тяготы и невзгоды войны. Сам Терещенко и вида не подает, что в последние дни его особенно беспокоят зацементированные швы, частичная разгерметизация нефтеям, прочность килевой коробки - последствия вражеского авианалета. Разве что изредка вздохнет:
- Чует сердце, скоро в док станем… Но выпадали, конечно, и часы безоблачного и доброго настроения. Причиной их, помнится, однажды был приход на корабль наших бывших краснофлотцев, ранее ушедших добровольцами в морскую пехоту. Сразу после ремонта корабля проводили мы их на берег с наказом гордо нести на бескозырках имя нашего эсминца - «Незаможник». И вот дорогие гости на корабле: рулевой Горшковоз, строевой из боцманской команды Кострома и радист по прозвищу Миха, чью фамилию я, признаться, запамятовал. Все трое были неразлучными друзьями и сражались в первом морском полку полковника Осипова. Это их, осиповцев, немцы прозвали «черными дьяволами» и «полосатой смертью».
Каждый из них по-своему примечателен. Миху, например, отличал огромный рост, а у Горшковоза каждый кулак был величиной с пудовую гирю. Кострома тоже могучего телосложения, с характерной особенностью - его опущенные по швам руки почти достигали колен, а рукопожатие было сродни действию слесарных тисков. Все трое стали разведчиками, не раз ходили в тыл противника за «языком». А однажды вместе с «языком» приволокли [98] захваченную у немцев полевую трехдюймовку, о чем писала даже фронтовая газета. Словом, ребята своими делами прославляли не только себя, но и «Незаможник», поскольку не сняли бескозырок.
Жадные вопросы так и сыпались на гостей. Они не умолкали ни на секунду. Особенное оживление вызвал рассказ разведчиков о том, как все трое чуть не попали в плен, но вышли с честью из этой передряги. А дело было так.
Однажды, выполняя задание в тылу врага, трое разведчиков вышли к лиману, где их застал рассвет. Двигаться дальше было опасно, и решили они светлое время суток пересидеть в плавнях, а с наступлением темноты продолжить путь. День выдался знойный, свирепствовали комары. Захотелось разведчикам выкупаться, тем более что вокруг безлюдье и тишина. Поснимали одежду, сложили оружие и в чем мать родила - в воду. А выходя на берег, так и застыли: смотрят на них дула трех немецких автоматов. У ног немцев одежда, связанная узлом, а за спинами - оружие. «Хенде хох!» - и никаких разговоров.
Через минуту разведчики шагали по пыльной, раскаленной дороге, подталкиваемые в голые спины дулами автоматов. Первым шел Миха. Это он предложил разбежаться в стороны: лучше смерть здесь, чем попасть к немцам, да еще в таком виде. Страшно представить, что начнется: будут фотографировать, глумиться. Не вынести такого позора! В довершение всего раскаленная дорожная пыль обжигала подошвы, и разведчики шли, пританцовывая и высоко вскидывая ноги, словно цирковые лошади на манеже. Стоило чуть замедлить шаг, как тут же следовали пинки в спину и окрики: «Шнеллер! Шнеллер!»
План Михи сразу отвергли. Умереть не за понюх табака всегда успеется. А что было делать - сразу сообразить трудно. Выручил всех Кострома. Получив очередной пинок автоматом, он внезапно сгорбился, длиннющими руками зачерпнул дорожной пыли и, взревев, швырнул в глаза конвоирам.
- Все завершилось в один момент, - закончил рассказ Миха. - Не сговариваясь, мы одновременно набросились на, конвоиров и обезоружили их быстрее, чем они успели опомниться.
В переполненном кубрике стоял одобрительный хохот. [99] Наши посланцы выглядели героями, ими гордились, им завидовали.
А наутро на имя командира и комиссара корабля посыпались новые рапорты о направлении в морскую пехоту для защиты Одессы. Моряки рвались в бой. Но вот что приметил комиссар Мотузко, разбирая заявления: краснофлотцы, которым довелось сходить на берег для корректировки огня, заявлений не подали.
Комиссар объяснил это так:
- Понятно, они своими глазами увидели, что стрельба наша смертоносна для фашиста. Очень важно увидеть дело своих рук на войне. А если человек, к примеру, как нес службу до войны в котельном отделении, так и несет сейчас, то и кажется ему, что вклад его в общее дело невелик. Потому и просятся на берег, в пехоту.
И как всегда, когда комиссара что-то волновало, он без промедления отправился беседовать с людьми. Уже стоя в дверях каюты, обернулся, и теплая усмешка осветила лицо.
- Придется кое-кого вновь обращать в морскую веру после наших гостей…
У меня тоже были неотложные дела. Вот уже сутки, как в свободное от стрельб время зенитчики устанавливали две 45-мм пушки, усиливая противовоздушную оборону. Монтировали их своими силами; одну смонтировали хорошо, а вторая почему-то закапризничала, во время стрельбы по самолетам так подпрыгивала, что наводчик, опасаясь разбить нос, вынужден был смотреть в прицел со значительного расстояния. Вчера при очередном авианалете командир батареи лейтенант Сагитов решил лично убедиться, так ли уж невозможно вести наводку. Заняв место наводчика, прильнул к прицелу. После каждого выстрела Сагитов подпрыгивал вместе с орудием, но стрельбу вел до конца, пока не дали отбой воздушной тревоги. Когда он оторвался от прицела, то вынужден был прикладывать носовой платок к вспухшим губам и носу.
- Наводчик прав, - докладывал он, тяжело ворочая губами. - На такую стрельбу можно решиться только раз в жизни.
Теперь мы дополнительно укрепили основание пушки. И следовало вновь проверить ее в деле.
В те сентябрьские дни противник наступал в направлении Дальника. Бои не утихали на ближних подступах [100] к Одессе. Враг всеми силами стремился усилить мощь бомбовых ударов по находившимся в Одесском порту кораблям, и потому попытки вражеских бомбардировщиков прорваться к городу стали ежедневны. Ждать долго не пришлось и сегодня. Привычный звук сирены, возвещавший на базе о воздушной тревоге, был одновременно сигналом и нам. И вот слух привычно ловит стрельбу зенитных батарей на подступах к городу. Она все ближе и ближе. А с восточной части Одесского залива доносятся глухие раскаты артиллерийской стрельбы, горизонт застелило белым дымом - это наши корабли, обеспечивающие входы и выход в порт, ставят дымовые завесы, защищаясь от береговых батарей и авиации противника.
Всем непривычно в это время суток находиться в порту, тем более что погода который день хорошая, на небе ни облачка, на море штиль. И вот примерно в двух кабельтовых от нас на водной поверхности порта поднимаются три мутных всплеска воды и раздается оглушающий треск снарядов.
Стоящий рядом со мной на мостике старшина радиогруппы С. Н. Михайлов, глядя в сторону моря, говорит:
- Что-то застоялись в порту сегодня. Другие корабли еще с рассветом поуходили из базы. Не лучше ли самим стрелять, чем, стоя у стенки, ждать, пока тебя накроет.
Придется сказать Михайлову, что ждет «Незаможника» впереди.
- Отстрелялись мы пока, товарищ Михайлов. Вон Терещенко не успевает откачивать воду из трюмов и конопатить швы на нефтяных ямах.
- Неужели в Севастополь?
- В Севастополь, в док, другого выхода нет.
Да, раны, нанесенные кораблю, давали о себе знать постоянно. Но в последние дни, после активного маневрирования, несмотря на то, что за корпусом корабля велось систематическое наблюдение, осуществлялись поддерживающий ремонт и цементирование, герметизация корабля заметно ухудшилась, в нефтяные ямы попадала забортная вода, понизилась прочность килевой коробки, что снижало мореходные качества. Без ремонта с постановкой в док плавать больше нельзя. Нам не хотелось заранее тревожить людей предстоящим уходом из Одессы, тем более что еще утром 4 сентября командиру корабля [101] не было известно, когда следует уйти из Одессы и какое задание придется выполнить по пути.
Тем временем над городом завязались отчаянные воздушные бои между фашистскими истребителями «Хейн-кель-113» и нашими «ястребками» И-15 и И-16. «Хейнкели» имеют преимущество в маневренности - быстрее набирают высоту и сверху бросаются в атаку. Но наши летчики упорно не покидают охраняемую зону, навязывают противнику бой. Там, где нельзя взять силой, наши летчики берут ловкостью: один увлекает за собой вражескую машину, второй, изловчившись, атакует ее с фланга или заходит в хвост. Наши зенитчики пока молчат. А как хочется помочь огнем ребятам там, в воздухе!