Петр Иванович счастливо рассмеялся. Я поздравил его с благополучным приемом родов и выразил надежду, что теперь ему не безразлична будет судьба нашего младшего тезки.
И тут Лукьянченко схватился за голову.
- Забыл, забыл впопыхах спросить ее фамилию. - Руки его беспомощно упали.
Не успел я его утешить, расспросить о службе, о товарищах, как заметил, что густо задымили трубы «Харькова» - не иначе, как предстоит экстренная съемка. Догадку подтверждает подлетевший посыльный.
- Командир просит срочно прибыть на корабль.
На прощание обнимаю Петра Ивановича. Когда еще свидимся? Война не балует друзей встречами, особенно в такие напряженные дни…
На палубе вновь встречаю Веселова и Штепина. Не успели они управиться с заводкой швартовов и манильских тросов, как все хозяйство приходится сворачивать.
- Ничего, - говорю им. - Зимние штормы только начинаются, еще испытаете тросы. А сейчас лучше отштормуем в море.
- И манильские целей будут, - одобрительно добавляет хозяйственный Феоктист Штепин.
В каюте командира застаю штурмана Телятникова. Он докладывает о последнем циркуляре гидрографического управления и оперсводке штаба флота. Отпустив штурмана, Мельников обращается ко мне: [130]
- Командующий эскадрой приказал выйти в Новороссийск за маршевым пополнением и доставить его в Севастополь как можно скорей. Необходимые распоряжения по подготовке на выход мною даны. Прошу проследить за исполнением. Особое внимание обратите на четкую организацию приема людей и грузов в Новороссийске. Дорога каждая минута.
Из командирской каюты направляюсь к штурманам - следует ознакомиться с последними данными оперативно-тактической обстановки в районе плавания. Говоря «к штурманам», я не ошибся, поскольку краснофлотец Леонов, хотя и находился на штатной должности рулевого, имел диплом штурмана дальнего плавания и уверенно справлялся со штурманскими обязанностями. Он был первым помощником Телятникова, и нередко их можно было застать склонившимися над картами, особенно, когда невпроворот срочной работы. Вот и сейчас они вместе производят предварительную прокладку курса.
От штурманов - на шкафут. Здесь трюмные во главе со старшиной группы мичманом Петром Ткаченко убирают нефтешланги. Мичман докладывает, что успели заправиться мазутом «под завязку». Это хорошо, с полным запасом горючего всегда надежней ходить, да и корабль в море меньше качать будет, а трюмным не скоро придется заниматься замерами остатков топлива. Ткаченко тоже доволен. Он - один из старослужащих лидера, на корабле - с момента постройки, то есть с 1935 года, его знания и опыт весьма ценны. К тому же это человек веселого нрава, трудолюбив, отзывчив, с таким легко служится.
После доклада командиров боевых частей и служб о готовности к походу я отправляюсь к командиру со своим рапортом. Мельников уже на ходовом мостике. Одет он по-походному - в меховом реглане, с неразлучным восьмикратным биноклем на груди. Серьезный, собранный.
На сигнальной вышке поста связи взвились флажные позывные «Харькова» и сигнал «Добро! Выход разрешается».
- Старпом! Прикажите отдать швартовы, будем сниматься!
Через минуту с юта докладывают: «Чисто за кормой!» Мешкать сейчас нельзя, корабль несет носом под ветер, того и гляди заденем соседний причал. Мельников быстрым [131] и решительным маневром выводит лидер из порта. А вслед нам сигнальный прожектор с поста связи передает: «В районе Геленджика на рекомендованном курсе обнаружена плавающая мина (координаты), меры принимаются. Подписал опердежурный базы…»
- Штурману нанести на карту, - приказывает командир. И тут же обращается к Иевлеву: - При подходе к опасной зоне усилить внимание. Наблюдать за морем.
С выходом на открытый рейд чувствуем ветер до семи баллов, направление прежнее, от зюйда. Сразу начинается качка. Насколько хватает глаз, бесконечная цепь барашковых гребней волн. Мы идем на норд-вест, корму то и дело забрасывает по ветру и корабль сбивает с курса. Брызгами холодной воды обдает ют и заливает пост сбрасывания глубинных бомб. Здесь на вахте минер Николай Ермилов. Непогода никоим образом не сказывается на боевой готовности поста. Связь с ходовым мостиком у Ермилова надежная, в любую минуту он готов сбросить за корму серию бомб.
А видимость все хуже и хуже. Вершины гор спрятались в клубящихся облаках, над горизонтом нависли тяжелые низкие тучи. Временами воздушными завихрениями на ходовой мостик заносит горячие едкие газы из котельных труб. Становится тяжело дышать. К счастью, это продолжается недолго. Часа через четыре лидер входит в Цемесскую бухту.
Уже можно различить знакомый порт с характерной вереницей заводских труб, стрелами портальных кранов, торговыми причалами. Новороссийск продолжал оставаться тыловой базой флота, однако порт приобрел прифронтовой облик, поскольку те или иные события на Черноморском театре впрямую сказывались на жизни базы. У торговых причалов скопились мобилизованные гражданские и рыболовецкие суда, крупные суда превратились в военные транспорты, через Новороссийск осуществлялась значительная часть морских перевозок для снабжения приморских участков фронта. В порту редко встретишь гражданских лиц, большинство лишь те, кого доставляют корабли из осажденного Севастополя. Но главная примета прифронтового города - четкая организация портовой службы. Всякого рода приемки, погрузка маршевого пополнения осуществляются без малейшей задержки. Столь же налаженно оказывается техническая помощь пострадавшим кораблям, выдается информация [132] об оперативно-тактической обстановке. В этом немалая заслуга начальника штаба Черноморского флота контр-адмирала И. Д. Елисеева, который еще в середине ноября обосновался на Кавказе с тем, чтобы обеспечить прямую связь с тылом. Здесь же, в Новороссийске, теперь работали многие из тех, кто организовывал оборону Одессы, чей опыт оказался бесценным в деле защиты Севастополя.
Однако, как бы ни была хороша организация на берегу, нам следовало также обдумать все детали приемки людей и боевых грузов. Для меня это была первая приемка маршевого пополнения, и я счел нужным предварительно посоветоваться с помощником командира Михаилом Ивановичем Веселовым. Плавал он на лидере третий год, полностью освоился в должности, и попросить у товарища, пусть младшего по званию, совета - в этом я не видел ничего зазорного. Нашим добрым с ним отношениям способствовал и характер Веселова, человека делового, любящего во всем ясность и определенность и вместе с тем уравновешенного и справедливого. К моменту входа в Цемесскую бухту мы в деталях продумали все организационные вопросы, чтобы оперативно принять людей и грузы и создать максимально возможные удобства нашим воинам.
В прикрытой горами бухте ветра почти не было, качка прекратилась. Получаем приказ швартоваться к Импортному причалу. Еще издали замечаем там оживление: бойцы выходят из укрытий и строятся в колонны, готовясь к немедленной посадке. А на самом причале нас поджидало несколько моряков, которые лихо приняли и закрепили наши швартовы.
Спущены дополнительные сходни и, как только были согласованы все вопросы с командованием маршевого пополнения, началась посадка личного состава и приемка боевых грузов. За полчаса мы приняли на борт 572 человека - бойцов и командиров - с принадлежащим им грузом и тотчас отошли от причала.
Стоило выйти в открытое море, как снова в снастях завыл ветер, захлопали парусиновые обвесы, а волны стегали в левый борт, обдавая брызгами всех, кто находился на верхних боевых постах. Началась сильная бортовая качка. Трудней всех пришлось бойцам маршевого пополнения, так как из-за ненастья они вынуждены были находиться в душных переполненных кубриках. [133]