Отремонтировались мы быстро. Наши водолазы старшина 1-й статьи Василий Гриценко и краснофлотец Петр Резниченко размотали трос и обнаружили, что им повреждены головки шпилек, крепящие втулку кронштейна. По правилам корабль следовало поставить в док, но обошлось и без этого. Начальник технического отдела флота инженер-капитан 1-го ранга И. Я. Стеценко предложил приварить специальные угольники к кронштейну, чтобы предотвратить смещение втулки. Работы производили на плаву, что позволило ввести лидер в строй на несколько дней раньше требуемого срока, а плавдок использовать для других кораблей. И поскольку переход от нефтепричала к Широкому молу произошел по причине «самодеятельности» оперативного дежурного флота, то его не раз поминали далеко не лестными словами… [192]
Это было под Феодосией
С середины лета наши корабли все чаще и чаще стали встречать в море надводный флот противника. В основном это были торпедные катера, устраивающие засады на морских дорогах. Такой катер, обладая высокой скоростью, производил атаку в считанные минуты. Появится, выпустит торпеду или две, обстреляет пулеметным огнем и - нет его… Кроме того, наше командование считало, что враг может предпринять попытку высадить десант на Кавказское побережье - не зря он перебазировал различные плавсредства в Ялту, Феодосию, на побережье Керченского пролива и, по имевшимся данным, продолжал [192] их наращивать. Советская авиация периодически наносила бомбовые удары по стоянкам вражеских судов, наши корабли обстреливали порты и расширяли действия на морских коммуникациях противника. Впрочем, гитлеровцы так ни разу и не решились высадить сколь-нибудь серьезный десант с моря - плавсредства ему понадобились для переправы войск через Керченский пролив, - но на войне лучше переоценить возможности врага, чем недооценить. Во всяком случае, исключать возможность высадки десанта у нас в тылу было бы неразумно.
В начале августа крейсер «Молотов» и лидер «Харьков» получили задание совершить набеговую операцию на порт Феодосию и Двуякорную бухту с тем, чтобы уничтожить сосредоточенные там суда и плавсредства противника.
К тому времени отряд легких сил был переформирован в бригаду крейсеров. Командование бригады провело с командирами и комиссарами кораблей тщательную подготовку к предстоящей операции. Флагманские специалисты детально обговорили с командирами боевых частей вопросы организации взаимодействия при использовании связи и оружия на всех этапах операции. А непосредственно перед выходом лидера «Харьков» командование поставило боевую задачу всем боевым частям и службам.
Мы обратили внимание на особенности операции. Не исключалась возможность встречи с торпедоносной авиацией и торпедными катерами в ночное время. Каждый командир орудия, автомата, пулемета твердо знал, что при обнаружении низколетящего самолета или торпедного катера он обязан самостоятельно открыть огонь. Для усиления наблюдения за морем и воздухом на баке разместились дополнительные наблюдатели, вооруженные винтовками, заряженными трассирующими пулями. Выстрелами они будут указывать направление на замеченные цели. Должная работа была проведена по линии партийных и комсомольских организаций. Каждый коммунист и комсомолец осознавал, что его поведение на боевом посту будет способствовать образцовому выполнению задания.
Отряд кораблей вышел из Туапсе в 17 часов 38 минут. Крейсер «Молотов» шел под флагом командира бригады крейсеров контр-адмирала Н. Е. Басистого. Там же находился и военком бригады полковой комиссар И. С. Прагер. Корабли сопровождали четыре торпедных катера и с воздуха [193] прикрывал истребитель ЛаГГ-3, два самолета МБР-2 осуществляли ближнюю разведку и противолодочную оборону.
Через двадцать минут после выхода локационная станция крейсера обнаружила самолет противника, а вскоре мы наблюдали его визуально, когда на большой высоте он прошел над крейсером. По сигналу флагмана корабли повернули в направлении Новороссийска, а когда разведчик скрылся, снова легли на прежний курс. Самолет появлялся еще несколько раз, и мы повторяли маскирующий маневр.
Наше воздушное прикрытие было не только недостаточным, но и кратковременным. Продолжалось оно не более часа. Дойдя до оперативного радиуса действия, истребитель помахал нам крыльями и ушел на аэродром. И это словно послужило самолету-разведчику сигналом - он вновь появился над нами и даже снизился. По команде флагмана мы открыли огонь. Разведчик чуть приотстал, но вскоре вернулся и, удерживаясь на большой высоте, неотступно и безнаказанно продолжал нас сопровождать. Это не сулило ничего хорошего.
С крейсера «Молотов» по радио вызывали наши истребители, но они не прилетели, а без прикрытия с воздуха отряду было опасно следовать прежним курсом. Вплоть до 21 часа локатор «Молотова» непрерывно обнаруживал воздушного разведчика.
Стемнело. Как было условлено, МБР-2 и торпедные катера ушли на свои базы. Кораблям оставалось только положиться на опытность командиров, силу оружия и маневренность. Где-то впереди нас должна была ожидать подводная лодка М-62 с зажженным огнем, по которому корабли смогли бы уточнить свое месторасположение. Но еще на подходе к условленному месту Мельников посоветовал штурману Телятникову попытаться самому определить координаты нашего местонахождения. На войне всякое случается и лучше подстраховаться, чем потом, в случае непредвиденных обстоятельств, обвинять кого-то другого. Телятников постарался: к 0 часам 10 минутам по еле приметным береговым ориентирам - вершинам гор - он определил наше месторасположение с точностью, вполне достаточной для ведения стрельбы по площадям.
И снова проявилась предусмотрительность Мельникова: с приходом в сектор обнаружения огня с подводной лодки мы ничего там не нашли. Телятников еще раз уточнил [194] свое место по береговым ориентирам, в чем ему помогла взошедшая луна. Мы все были уверены в своем штурмане.
А еще через десять минут по сигналу флагмана наши корабли ложатся на боевой курс. Лидер «Харьков» идет головным, за ним на расстоянии примерно пяти кабельтовых в кильватер следует крейсер «Молотов». Мы все вглядываемся в темноту, разбавленную жидким светом луны, стараясь высмотреть противника. Однако различить что-либо у берега невозможно. Достать врага могут только снаряды. Но почему на крейсере медлят? Надо бы сразу открыть огонь! Или не уверены в точности определения нашего местонахождения? Потом выяснилось, что так оно и было…
Вот и время лежания на боевом курсе исчерпано. Корабли уже должны закончить обстрел и начать отход в южном направлении. А на крейсере к этому времени только уточнили свое место с точностью до трех кабельтовых… Наконец, в ноль часов 48 минут с «Молотова» получаем семафор: «Через пять минут крейсер открывает огонь». Мельников не скрывает озабоченности:
- И это через тридцать две минуты после поворота на боевой курс!
На лидере все готово к началу обстрела, Навроцкий ждет только приказания.
Но снова произошло непредвиденное. Темнота ночи вдруг прорезывается трассирующими очередями автоматного и пулеметного огня. Крейсер круто разворачивается и резко увеличивает ход. Нас оповещают: «Атакован торпедным катером слева». Смотрю на часы: ровно минута до открытия огня!
Командир приказывает:
- Верхним боевым постам усилить наблюдение за торпедными катерами. Быть готовыми к отражению атаки! - И, обращаясь ко мне, объясняет: - В Феодосии фашист пуганый, а потому бдительный. Торпедные катера бригады Савина не раз врывались сюда на рейд и здорово поклевали фрица…
Это приятно слышать, но и нам нужно выполнять боевую задачу.
- Крейсер нарушил расчеты для стрельбы. Теперь им все начинать заново… - говорю Мельникову.
Он понимает с полуслова. [195]
- Может, спросить разрешения у Басистого и самим открыть огонь? Как думаешь, не обругает?
По намеченному плану первым должен стрелять крейсер «Молотов», но, учитывая сложившуюся обстановку, можно было рискнуть. Замигал наш семафор.
- Сейчас либо получим по носу, либо дадут «добро», - невесело шутит Мельников.