Выполняя задание командования, «Харьков» и «Сообразительный» с 7 по 8 сентября перебрасывали из Поти в Геленджик 327-й полк морской пехоты и боеприпасы. Затем возвратились в Батуми.
За время этих походов и боевых выходов экипаж привык к новому командиру. Шевченко уверенно стоял на [207] мостике, покуривая трубку, и вел себя так, будто проходил на лидере всю свою жизнь.
Перед боевыми походами на «Харькове» проводилась большая партийно-политическая работа. С нами в море шел старший инструктор политуправления флота по комсомолу товарищ Шкадиев, оказывавший практическую помощь и военкому лидера Е. Ф. Алексеенко, и секретарю комсомольского бюро старшему краснофлотцу Д. А. Кулешову. Только за первую неделю сентября было подано двадцать девять заявлений о приеме в партию. Комсомолец Лещенко в своем заявлении писал: «Идя в бой против коричневой чумы, хочу достойно выполнить свой долг перед Родиной, перед партией Ленина и, если погибну, прошу считать меня коммунистом».
Подали заявление в партию отец и сын Щербины.
Об этих двух моряках скажу подробнее. Родом они были из Днепропетровска, работали на заводе имени Петровского. Когда сыну Ивану пришло время выполнить священный долг перед Родиной - стать на защиту ее рубежей, попросился во флот: и дед, и дядя, и отец были моряками. Максим Гаврилович Щербина служил еще на «Авроре» комендором, участвовал в аресте старого командования крейсера, стрелял по Зимнему. Позже находился в охране Смольного, видел Ленина, был свидетелем рождения первого пролетарского государства. Демобилизовавшись в двадцатых годах, вернулся в родное Приднепровье, стал металлургом, вальцовщиком. С гордостью проводил сына на флот. А через год грянула война. Не дожидаясь повестки из военкомата, старый моряк сел в поезд и добрался до Севастополя. Здесь сына он не застал: «Харьков» был тогда в походе под Констанцей, но Максим Гаврилович не стал терять зря времени и обратился к командованию флота с просьбой назначить его на тот же корабль, где плавал сын. Так бывший комендор с «Авроры» Максим Щербина оказался на лидере «Харьков» и стал воевать плечом к плечу с сыном. Оба они были расписаны на одном посту - наводчиками у 37-мм автомата. Служили образцово, автомат всегда отличался высокой боеготовностью, и экипаж лидера весьма уважал и сына, и отца.
Вскоре после прихода на лидер я обратил внимание на пожилого комендора и, узнав, кто он, постарался несколько облегчить его бытовые условия - предложил перейти из общего кубрика в кубрик старшин-сверхсрочников. [208] Максим Гаврилович поблагодарил, но пожелал остаться со своим сыном. Зато какой гордостью светилось лицо этого скромного и трудолюбивого человека, когда командир перед строем вручил Максиму Щербине орден Красного Знамени, а Ивану - медаль «За боевые заслуги»…
А вот еще пример боевого духа, каким пылали в напряженные месяцы обороны Кавказа наши краснофлотцы. Перед боевым выходом артиллерийский электрик Николай Набока подал докладную на имя военкома лидера. «Прошу вас, - писал Набока, - разрешить мне послать в канал ствола орудия хотя бы 3 снаряда, чтобы они рвали фашистов на куски, чтобы они знали, что бьет их черноморец за свой родной город Новороссийск, за издевательства над советскими людьми в захваченных районах, за людей, проданных в рабство. Моя боевая техника еще ни разу не выходила из строя и сейчас не требует ремонта, готовая в любую минуту работать безотказно. Я ее берегу и держу в полной боевой готовности, ибо она бьет врага. Прошу не отказать в моей просьбе послать в канал ствола хотя бы три снаряда для зверя-фашиста».
Подобными настроениями жил весь флот. Потому в течение всего периода обороны Кавказа противнику так и не удалось использовать Новороссийск в качестве своей военно-морской базы, хотя он и захватил город после ожесточенных боев 10 сентября. Восточная часть Цемесской бухты удерживалась нашими войсками, и это позволило полностью контролировать вход в бухту и порт, поскольку весь этот район был в зоне действия нашей береговой артиллерии. Дальше мы не отступили ни на шаг, не отдали ни одного порта, ни пяди прибрежной полосы. Наступили дни перелома в битве на Черном море.
Однако в середине октября, накопив силы, фашисты предприняли второе наступление на Туапсе. Над этим важным для флота портом снова нависла угроза.
Как- то в Поти, улучив свободную минуту, я зашел навестить своего старого друга Славу Тлиапа, руководителя одного из промышленных предприятий города, старого коммуниста, участника гражданской войны, заслуженного труженика. Это был смелый, прямой и душевный человек. После взаимных приветствий он спросил напрямик:
- Как флот оценивает сложившуюся обстановку?
Попробовал отшутиться: [209]
- Ветер крепчает, над аулами пахнет грозой!
Но когда увидел из-под густых черных бровей пронзительный серьезный взгляд, в котором читались боль и тревога, понял: сейчас ему не до шуток. Я рассказал о тревожном положении на туапсинском направлений.
- Значит, не зря мы тут с бывшими фронтовиками гражданской войны собираемся создать горный партизанский отряд. Будем бороться с захватчиками.
Я согласился - ведь неплохо, что они заблаговременно готовятся ко всякого рода неожиданностям. К счастью, до этого дело не дошло.
Чтобы поддержать наши войска, корабли эскадры интенсивно перебрасывали из Поти подкрепление в Туапсе. Доставленные части прямо с причалов уходили в бой и смелыми атаками заставили противника по всему фронту перейти к обороне. Только за три похода из Поти в Туапсе мы доставили 10-ю стрелковую бригаду - 3500 человек, 24 орудия и 40 тонн боеприпасов; горно-стрелковую дивизию; 9-ю гвардейскую стрелковую бригаду - 3180 человек, И орудий, 18 минометов, 40 тонн боеприпасов и 20 тонн продовольствия. Насколько важными были бои за Туапсе, можно судить хотя бы по тому, что каждый день сводки Совинформбюро начинались известиями о Сталинградской битве, а вслед сразу шли сообщения о боях под Туапсе. Образованный еще в августе Туапсинский оборонительный район, которым командовал контр-адмирал Г. В. Жуков, стойко защищался: три попытки противника захватить Туапсе провалились одна за другой. Черноморская группа войск Закавказского фронта начала наносить такие сокрушительные контрудары, что уже к началу декабря стало ясно: враг в Туапсе не прорвется. [210]
Прощай, лидер «Харьков»!
Во второй половине октября пришел неожиданный приказ о моем назначении командиром на сторожевой корабль «Шторм». Друзья пожимали руку, поздравляли с началом самостоятельного плавания.
Не скрою, давно мечтал подняться на ходовой мостик в качестве командира корабля, но в первую минуту меня охватило чувство тревоги: как же воевать без верных, проверенных не в одном бою товарищей - Вуцкого, Телятникова, [210] Иевлева, Веселова, Сысоева и многих других? Сколько раз бывало так, что от каждого из нас зависела жизнь остальных, а от всех вместе - жизнь каждого! На лидере я прослужил ровно год. Но как этот в общем-то небольшой срок был насыщен боевыми событиями! Многое я повидал на «Харькове», многое пережил и многому научился. Уже сам факт, что ты - член экипажа славного лидера, вызывал чувство гордости, на флоте о делах «Харькова» говорили уважительно, да и не только на флоте… Словом, чувства мои как бы раздваивались: с одной стороны - радость, с другой - грусть…
В дальнейшем, на каких бы кораблях мне ни приходилось плавать, я постоянно следил за боевой биографией «Харькова», особенно волновался и радовался его успехам.
Еще целый год продолжал лидер «Харьков» боевые действия - то есть в течение всего периода битвы за Кавказ: участвовал в конвоях и набеговых операциях, перевозил войска, обстреливал с моря скопления гитлеровских войск. Но 6 октября 1943 года случилась беда - лидер не вернулся из боевого похода.